Константин Соловьев - Геносказка

— Больше негде, — упрямо сказала Гретель. Ей приходилось не слаще, чем ему, а, скорее, несравнимо хуже. От постоянного холода ее лицо побелело настолько, что даже снег на его фоне отдавал желтизной.

Воздух замерзал прямо в легких, стоило сделать неглубокий вдох — и в груди, кажется, уже хрустела наледь, покрывшая изнутри тонкие сосуды… Оттого говорить приходилось мало, короткими, ломаными фразами.

— Мы умрем здесь, сестрица. Нам бы обратную дорогу найти. Не глупи. Нет тут ничего. Идем обратно.

Гретель мотнула головой. Жест вышел слабым, как у умирающей птички. Но решительности в ней хватило бы и на стаю волков. Такие не останавливаются на полпути. Не сдаются.

«Ты же ученый! — чуть не взмолился Гензель. — Ты же всегда призывала меня действовать логично и рационально. Так чего же рационального в том, что мы насмерть замерзнем в этих проклятых горах? Чего логичного будет в наших промороженных до стеклянного состояния трупах, навеки замерших здесь, в снежном аду?..»

Возможно, Гретель просто не в силах повернуть обратно. Она почувствовала загадку, «Парадокс пропавшей принцессы», и теперь рвется вперед, невзирая ни на что. Тут есть от чего сойти с ума, раз уж даже альвы изволили снизойти с небес. Есть от чего потерять голову. Гретель загипнотизирована этой тайной и никогда от нее не откажется. Будет идти, пока молча не рухнет лицом в снег. Но он, Гензель, уже не сможет поднять ее, потому что сам в этот момент будет мучительно превращаться в ледяную глыбу…

Надо заканчивать эту безумную авантюру, которая с самого начала не имела шансов на успех. Пусть уж потрудится королевский палач. Пусть. Но не здесь, не так…

— Все, — сказал он жестко и остановился, заставив остановиться Гретель. — Хватит с нас принцесс. Идем домой.

— Я должна… — Он не расслышал продолжения, ветер захлестнул Гретель и распотрошив ее слова, как большой свирепый зверь — овцу. — Нам надо…

— Нет. Больше ни шагу. Хватит.

— Яблоко…

— Никаких больше яблок. — Злость захрустела на зубах, как осколки льда. — Сейчас я покажу тебе яблоки…

Окаменевшие от холода пальцы с трудом справились с завязками сумки. Но справились. Суставы трещали, кожа не чувствовала прикосновения. Гензелю удалось выкатить на немеющую ладонь три круглых шара. Бледно-зеленый, маленький. Большой, сочно-красный. Средний, золотой, идеально круглый.

— Нет, Гензель! — крикнула Гретель.

Глупо пытаться помешать сильному квартерону, особенно если ты — девушка, вдвое его легче. Но Гретель попыталась. Схватила его за руку. Он стряхнул ее, легко, как дерево стряхивает старую листву.

Хватит. Он не позволит Гретель обменять свою жизнь на какую-то загадку о потерянной принцессе. Глупые сказки. Сопливый романтизм. Он сделает все сам. Выбор-то не так и сложен…

— Больше никакого выбора! — крикнул он яростно прямо в оскаленную пасть неба над головой. Забирайте ваши чертовы подарки, вы все! Ну! Приятного аппетита!

Маленькое бледно-зеленое яблоко вылетело из его руки и юркнуло в снег. Мышцы сковал холод, оттого пролетело оно не очень далеко. Но Гензель все равно почувствовал необычайное облегчение — словно скинул с шеи чугунный шар, который таскал на себе последний месяц. Один из трех чугунных шаров.

— Больше никакой геномагии!

Второе яблоко, большое, ярко-красное, мелькнуло, как выпущенный из пушки снаряд.

О Человечество, если бы он раньше знал, до чего приятно метать яблоки, — он занимался бы этим целыми днями!..

— Больше никаких загадок!

Золотое яблоко последним прыгнуло в снег. Оно было таким полированным и блестящим, что Гензель продолжал его видеть даже сквозь белесую пелену. Крохотная золотистая искорка, застывшая в сугробе. Еще десять минут — и она погаснет, укрытая снегом. Пусть лежит здесь, скверный подарок неведомых существ, лежит и ждет своего часа. Или своей принцессы. Кто-то да найдет…

— Гензель!

— Это все, сестрица, — сказал он, положив дрожащую руку ей на плечо. — Мы возвращаемся. Так говорит старший брат.

Гретель была не из тех, кто станет просить или умолять. Но он ожидал, что геноведьма хоть как-то проявит чувства. Но ничего подобного она делать не стала. Просто стояла и молча глядела в снег.

— Гензель…

Что еще за хитрость? Какая-то геномагическая уловка? Неужели она думает…

— Посмотри туда.

Он не выдержал, посмотрел, куда она указывает. И разглядел все ту же золотистую искру в снегу. Чего же в ней странного?.. Еще минута, и последнее яблоко занесет снегом, да так, что никто не найдет его вовек, хоть вся королевская армия будет возиться с лопатами…

Искра шевелилась. Гензелю захотелось протереть для верности глаза, но он знал, что ороговевший от мороза палец скорее поцарапает их, чем вернет ясность зрению. Искра в снегу шевелилась. Она медленно двигалась, отдаляясь от него — будто катилась по невидимому желобу. Только катилась она вверх.

Тут уже Гензель не выдержал, одним прыжком оказался возле нее, даже за рукоять кинжала машинально схватился, едва не зашипев от боли: рука норовила примерзнуть к стали даже сквозь рукавицу. Но про это он мгновенно забыл. Яблоко двигалось. Золоченый подарок альвов перекатывался с одного бока на другой, уверенно куда-то двигаясь. Его подгонял не ветер, в этом Гензель готов был поклясться. Какая-то сила тащила яблоко сквозь метель. Целеустремленно, с постоянным ускорением.

Яблоко взобралось на заснеженный валун, оставляя за собой четко различимый след, поколебалось несколько секунд, и продолжило свой странный маршрут. И движения его были не случайны.

Гензель и Гретель переглянулись.

— Что это? — выдавил Гензель, прогоняя желание схватиться за мушкет и выстрелить зарядом дроби, заставив яблоко лопнуть, раскинув сочные внутренности по снегу.

Гретель улыбалась. Кажется, впервые за последний месяц. Улыбка ее была усталой, но торжествующей.

— Ты еще не понял, братец? Это наша путеводная нить. Она указывает нам путь. Нам надо идти вслед за яблоком.

— К-куда?

— Не знаю. Это яблоко альвов. Оно может привести нас куда угодно.

— К смерти? — предположил он. — Или к принцессе?

— Не знаю. Но, если у тебя нет других предположений, я бы предложила следовать за ним. И еще, будь добр, собери яблоки. Они нам пригодятся.

Это был сорок третий или сорок четвертый день пути. И это было безумие. Безумие, растянутое на сорок три или сорок четыре равных части.

Они шли за яблоком. Золотая сфера беззаботно катилась, оставляя в снегу ровную, как от плуга, борозду. Она двигалась с постоянной скоростью, лишь немного замедляясь на подъемах, ловко лавировала между камнями и вела себя так, словно превосходно разбиралась в окрестностях. Ни разу не сбилась с пути, не сделала лишнего поворота, не угодила в пропасть. Ни дать ни взять выдрессированная ищейка из королевской охотничьей своры.