Наталия Ипатова - Былинка-жизнь

Эта пара забрала в свое распоряжение целую бутыль с вином, и, как показалось Имоджин, оба были уже более чем пьяны. Сцена эта больно ее кольнула. Олойхор не показывался. Никому не нужная, она сделала осторожный шажок к дверям.

— О! — услышала она голос, низкий и даже хриплый. — Дорогая гостья. Здравствуй. Проходи.

Дальнюю стену зальчика прорезали три полукруглые двери в три частные комнатки, как сообразила Имоджин, для уединения. В конце концов, где-то же должны эти особы отдыхать даже друг от друга. Все три проема были завешены кисеей и изнутри подсвечены. Дайана стояла на пороге средней, и при виде нее Имоджин сделала несколько невольных шагов в обратном направлении.

На смуглой диве был лишь прозрачный платок, обернутый вкруг бедер, а корсаж… Только встав вплотную, Имоджин смогла определить, что все изысканные узоры белоснежных кружев, похожие на изморозь на окне или на художественный орнамент дорогого кованого клинка, просто нарисованы на бронзовой коже. Смоляную кудрявую гриву Дайана пустила по плечам и спине. Назвать ее одетой язык не поворачивался. И в то же время лицо этого порока было изумительно прекрасно. Столь же величественно она вошла бы, облаченная лишь в гирлянды цветов. Впрочем — а кто сказал, что не входила?

И времени, и фантазии у нее было ой сколько! Олойхор… всегда получает лучшее.

— Кого бы ты ни выбрала, — сказала Дайана, — ты заберешь отсюда половину жизни. Или всю жизнь.

— Мне это тоже, — Имоджин сглотнула, — предписано сверху.

— Это достойный путь. — Дайана не то кашлянула, не то поперхнулась смешком. — И достаточно приятный к тому же. Такая, как ты, верно, не станет замужем скучать?

— Соскучишься тут. — Имоджин вспомнились все сегодняшние мешки и банки. А ведь пойдут еще дети! Да-а!

— И что же? Приговор уже вынесен? В смысле — выбор уже сделан?

Вкрадчивость и жара. Имоджин посмотрела прямо в расширенные зрачки Дайаны. Непохоже, чтоб та была хоть сколько-нибудь пьяна.

— Я должна назвать имя только завтра, — ответила она. — В присутствии официальных лиц. Если они каким-то образом узнают раньше, я лишу их маленького сюрприза. Из них не так-то легко выбрать, верно?

— Тут тебе никто не подскажет. — Красавица смотрела мимо нее. — Разве что попробуй обоих, пока есть время. Не то гляди, ошибешься на всю оставшуюся жизнь.

— То есть? — не поняла Имоджин.

Смуглянка отвела взгляд, усмехнувшись одними губами. Взор ее сделался мрачным, а пальцами она тронула кисею.

— Гляди, — сказала она. — Твое право.

И чуть наклонила голову. Имоджин однако поостереглась воспринять это как поклон.

— Почему мне кажется, будто кто-то просил выяснить это для него? Или Олойхор только приказывает?

Дайана продолжала усмехаться, все так же глядя в упор.

Имоджин не пила вина, но от духоты голова у нее пошла кругом… или же тут в огонь были брошены запретные травки. Ей казалось, что вокруг стоит гул и визг, и непонятно, какую долю этого шума составлял ток крови в ее собственных висках. Еще краем глаза она успела углядеть, как Молль за руку протащила за свою занавеску упирающегося Кима, а после уже поспешила выйти на двор.

Терем громоздился перед ней — несколько шагов всего. В крохотных окошках, прорезанных в бревенчатых стенах одно над другим, всюду горели огни. Имоджин схватилась руками за голову и зажмурилась. Оказаться бы сейчас не здесь, а посреди огромной, зеленой плоской равнины, в кругу стоячих камней, куда водил ее отец.

Давным-давно, и видно оттуда было далеко-далеко во все стороны. До самого моря. Камни завертелись хороводом, и такая ясность и покой…

За спиной у нее хлопнула дверь, сбив ее с мысли и не позволив даже мысленно достигнуть желанной земли.

Олойхор в распахнутом жилете, белея в темноте сорочкой, догнал ее, перепрыгнув на бегу подвернувшуюся скамью.

— Ты уже ушла? Что… она тебе сказала?

Имоджин в панике попятилась. Она его там не видела. Где он ждал? За занавеской… в комнате Дайаны?

— Если она вякнула что-нибудь не то, завтра же уйдет отсюда. Пешком. Босиком!

Против воли она улыбнулась, что, видимо, и было его целью, Ойхо есть Ойхо, даже спустя восемь лет. Возбужденный и убедительный. Как все они, слегка пьяный на самых законных основаниях.

Как оказалось, зря она утратила бдительность. В следующую секунду ее впечатали спиной в бревна, и Олойхор впился ей в губы и держал ее так, пока она не перестала вырываться, практически покоренная или, может быть, обессилевшая перед его напором. Тело его сквозь ткань казалось просто раскаленным.

— Вот так! — сказал он ликующим шепотом. — Я хотел это сделать и сделал. Я хотел, чтоб ты знала это до завтра. Это может быть нашим, Имоджин. Ты и я.

— До завтра, — промычала она невнятно, отодвигаясь и нашаривая спиной дверь. — Спокойной… э-э-э… ночи.

Вот ужас-то! Какое развлечение для воротной стражи!

Ритуальный этикет предписывал невесте предстать перед собранием последней. Проще умереть, чем пережить это время. К счастью, Имоджин не пришлось ничего делать самой: спозаранку ее покои наполнились толпой полузнакомых королевских родственниц, решительно присвоивших себе бразды. Имоджин оставалось только покорно поворачиваться в руках их расторопных прислужниц. Ее вымыли прямо в спальне, не позволив спуститься в дворовую баню, ополоснули в семи ароматных водах и вытерли новым льняным полотенцем, специально для этого дня сотканным и расшитым вперемежку петухами и солнцами. К слову, Имоджин предпочитала старое белье, просто потому, что оно мягче и не так царапается.

От нее требовалось только стоять, опустив руки. Казалось, ей бесконечно долго расчесывали волосы, вплетая в них зеленые ленты. На голову вместо ежедневной повязки невесты, которую она носила с малых лет, надели маленькую ажурную шапочку, сплетенную из тонкого шнура и украшенную цветами. Тяжелые золотые височные кольца сегодня тоже символизировали полуденное солнце. Словом, к моменту, когда настало время облачаться в платье, Имоджин уже вполне созрела, чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. Одним решительным ударом.

Все свое приданое Имоджин сшила и вышила сама под руководством Агари, но подвенечное платье ей готовили девки, в страшной от нее тайне. Его внесли на вытянутых руках, и если ждали восторгов и ахов, то невеста всех разочаровала. То есть, если бы то была не ее свадьба, она вполне отдала бы должное их трудам. Сейчас же Имоджин едва видела, что на нее надевают. Пусть спасибо скажут, что зубами не стучит.

И все же оно было великолепно. Сплошная вышивка по самому тонкому белому полотну: причудливые переплетения трав, сгущающиеся на вороте, у запястий и по подолу в неразличимый глазу запутанный узор. Даже если бы Имоджин в приступе вредности кинулась проверять, едва ли она нашла бы хоть узелок с изнанки. Агарь-то скорее всего проверяла. Талию подхватили поясом, зеленым, с тканой золотом вязью. На ноги вместо привычных сандалий из ремешков или чуней, в каких, в зависимости от времени года, Имоджин круглый день крутилась по двору и закромам, ей выдали настоящие башмачки, полностью закрытые, и со шнуровкой. Жаркие.