НИЭННАХ ИЛЛЕТ - ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ

Наступила зима, и скрываться стало неимоверно трудно. Предательский снег выставлял напоказ его следы, а петля облавы стягивалась все туже и неотвратимее. И все же уходить из этих мест он не хотел. Здесь была могила отца, и Берен поначалу решил лучше погибнуть рядом с ней в последнем бою. Но это было проще всего, а он хотел еще мстить. А для этого надо было жить. Выжить, чтобы отомстить. Он совсем не думал ни о Враге, ни о Жестоком, это было далекое. А зло, ходящее рядом – Орки. Убить как можно больше, перебить их всех – так представлял он свою месть.

Последний раз поклонился он отцовской могиле. Постоял, стиснув зубы, не утирая злых слез. «Я вернусь, отец, – сказал он, – я вернусь». Он еще не представлял, как выживет, как отомстит – он был силен и молод и не думал о трудностях. Среди людей его края давно ходили слухи о потаенном городе Гондолине, оплоте короля Тургона, злейшего врага Моргота. Правда, слухи эти похожи были, скорее, на древние легенды, а сам Тургон представлялся в них колдуном и великаном в два человеческих роста, от взгляда которого бегут враги. Говорят, когда настанет час, король выступит с волшебным воинством и сокрушит Врага. Правда, говорили еще, что людям путь в Гондолин заказан; но, может, судьба будет милостива к Берену? Может, удастся найти Гондолин…

Он упорно шел к горам, поднимаясь все выше и выше, минуя горные леса, луга, занесенные снегом, пока, наконец, розовым ледяным утром над ним не заклубились туманы перевала. Орки давно не преследовали его – может боялись гор, может потеряли след. Назад пути не было, а впереди – что там, в горах?

День был неяркий, жемчужный, и совсем не больно было смотреть на тусклое, расплывчатое солнце. Ветра не было. В неестественной тишине слышалось только тяжелое дыхание Берена, карабкавшегося по обнаженным ветром обледенелым камням к перевалу. Он и не заметил, что пятнает их своей кровью – ноги и руки его были истерзаны донельзя, обувь прохудилась, и он был почти бос. Главное – добраться до седловины между двумя черными обломанными клыками. Как он дополз туда, он сам не мог понять. Себя он уже не ощущал – ни боли, ни усталости. Он заполз в расщелину, завернулся в меховой плащ и почти мгновенно провалился в тяжелый сон без сновидений.

Проснулся от холода. Показалось, что заперт в узком каменном гробу, а вместо крышки – кусок черного льда со вмерзшими в него звездами. Он встал, зная, что если уснет – смерть. Обмотав ноги кусками мехового плаща и растерев лицо снегом, Берен вновь собрался в путь. Зимняя ночь была на исходе. Цвета неба в эту пору были резкими, и границы их не расплывались – золотисто-алая трещина рассвета вспарывала небо на востоке, заливая кровью заснеженные пики далеко впереди, на западе небо было аспидно-черным. Казалось, до звезд можно дотянуться рукой – это почему-то развеселило Берена, и ночной холод отпустил его.

Почему-то ему казалось, что Гондолин там, на юго-западе, где над всеми горами возвышался пик, первым приветствовавший солнце. Он был далеко, но Берен не считал лиг пути. Он просто пошел туда.

Он шел – упорно, уже теряя надежду, но не желая признаваться в этом самому себе. Горы были жестокими – ни дров для огня, ни еды. То, что он взял с собой, было на исходе. Он почти не спал, опасаясь замерзнуть. Сейчас он был страшнее любого Орка – исхудавший до невозможности, заросший косматой бородой, – только светлые глаза, кажется, и остались на почерневшем обмороженном лице. Почему он еще шел, что вело его? Инстинкт? Привычка?.. Он шел. Как-то утром, вновь увидев золотой пик, он вскочил как безумный и закричал, словно кто-то мог услышать его:

– Тургон! Тургон! Где ты? Помоги мне! Тургон!

Но только эхо отвечало ему. И тогда он сел на снег и заплакал без слез. «Гондолин… Нет никакого Гондолина. Нет. И нет до нас дела Эльфам. Сказки для дураков! Будь все проклято!»

Может, кто другой после этого сдался бы судьбе и, уснув, незаметно перешел бы из сна в смерть, – но не Берен. Сейчас он еще сильнее хотел жить. Назло всем. Назло несуществующему Гондолину, назло Эльфам, назло Оркам. Туда, на юг. Ведь кончатся же эти горы когда-нибудь! А там – увидим.

Размолотив камнем последний заледеневший кусок мяса и с трудом проглотив хрустящие волокна, Берен двинулся к последнему перевалу. Дальше гор не было видно. Последний рывок, последний отрезок пути. А там, наверху, можно будет увидеть, куда идти.

И вот он на самом гребне перевала. А внизу – ничто. Ничто сверху донизу. Молочно-белый туман, молочно-белое небо сливаются в одну непрерывность, и где-то там, не то в небе, не то еще где – смысл слова «где» потерян – холодно и мутно пялится размазанное бельмо солнца, похожее цветом на рыбье брюхо.

Позади – смерть. Впереди – что? Все же надежда. Берен не боялся опасностей – вся жизнь его, почти с самого рождения была игрой со смертью. Но эти опасности были заурядны и знакомы. А здесь было другое. Это был не просто туман, он чувствовал это. Он не знал – что там, враждебно это или нет, но это было незнакомо, а потому – страшно… Стиснув зубы, Берен, сын Бараира, ступил в туман.

Он задержал дыхание, словно входил в воду. Путь шел под уклон, он долго старался держать голову повыше, словно боялся захлебнуться туманом. Мысль сверлила голову: откуда туман зимой? Еще секунду глаза его смотрели поверх студенистого моря невесомых струй. Следующий шаг погрузил его в слепую бездну. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно, и Берен испугался, шагнул назад, но поскользнулся и покатился вниз. С трудом остановившись, он поднялся и стал осматриваться. Ничего не видно. Паника охватила Берена, и он бросился назад, вверх по склону. Вроде бы, недалеко укатился, но где же граница? Где конец тумана? Он потерял ощущение места и расстояния. Ужас, липкий холодный ужас пополз по спине. Ловушка. Он утонет в тумане. Берену почудилось, что он задыхается. С трудом овладев собой, он опустился наземь, страшно измотанный. Он дрожал. Ноги не держали его. Но разум уже успокаивался, ища выход. И Берен встал и пошел вперед, вниз – ибо идти назад означало погибнуть. В тумане, непроглядном белом тумане спрятался Гондолин. Так и не открылся ему. Там, позади, не было надежды. Но впереди еще оставалась она, утешительница отчаявшихся.

Ни холода, ни голода он не ощущал, как и времени. Не было ничего, кроме Берена. А путь вел его все ниже и ниже, и Берен начинал думать, что пути этому не будет конца, пока не коснется его рука сердца Арды. И тогда он умрет. Странная мысль. Почему умрет? Может, оно – как те сказочные камни света, которые сжигают прикоснувшуюся к ним смертную плоть? Мысли его были какими-то вялыми и отстраненными, словно он уже начинал забывать то, что было, и перестал думать о грядущем – все было неизменно, и где это все? Нет ничего – только Берен. И может он вовсе не идет, а лишь переступает на месте, и будет так до Конца Времен?