Кэрол Берг - Сын Авонара

Но время шло, и он понемногу раскрывал мне свои тайны. Он говорил о гибнущих от лихорадки городах, о керотеанских селениях, уничтоженных разбойниками, об улицах, на которых дети вырастали уродами, потому что всю еду забирали для солдат или потому, что им приходилось работать в шахтах и копях. Он оставался в подобных местах, пока не начинали возникать вопросы или пока он не делал все, на что был способен.

А многие из нас живут, не совершая в жизни ничего полезного. Я только поражалась глупости мира, называющего дар, которым Кейрон так щедро делился, злом.

Как-то весной, поздно ночью, когда Кейрон отправился в одно из своих путешествий, меня разбудили негромкие шаги, кто-то прошел через спальню. Слабый свет за пологом кровати переместился от двери к дальней стене, где между окнами был устроен умывальник. Я замерла под простынями, ругая себя за нелепое убеждение, что, если уж я делю постель с магом, мне уже не нужны традиционные комигорские меч или кинжал, висящие над кроватью. Послышались странные звуки: упавший на пол узел, быстро заглушённое звяканье металла, звон стекла. Время шло. Страх перерос в недоумение. Меня никто не убивал. Воры бы уже забрали все ценности и сбежали. Полилась вода… зашуршало полотенце… кто-то приглушенно выругался… Кейрон…

Я откинула полог и увидела его — голый по пояс, он стоял, склонясь над умывальником, и держался за бок.

— Сейри! Боги, прости… — Он пытался спрятать от меня разодранное окровавленное полотенце. — Я не хотел тебя будить.

— Неужели ты надеялся незаметно улизнуть, испортив все мои полотенца? — Я отвела в сторону его руки и увидела длинный кровоточащий порез на боку. Болезненный и страшный, но не очень глубокий.

— Я хотел немного промыть, прежде чем показывать тебе. Не волнуйся.

Я махнула рукой, чтобы он сел на стул, зажгла лампу, принесла полотенца, целебную мазь и чистые бинты, затем принялась промывать рану.

— Не волнуйся? Лучше посоветуй мне не дышать. По лейранским законам… Звезды ночи, Кейрон! Тебя схватили! — Я поднесла к свету его руку и похолодела, увидев на запястье пережженную веревку.

— Это были грабители, а не власти. Они увидели у меня хороший плащ и приличную лошадь и решили, что смогут поживиться. Было очевидно, что я не смогу особенно сопротивляться, — рассказывал он, морщась, пока я бинтовала его. — А поскольку лечить самого себя я не умею, у них не было причин заподозрить меня.

— И как же ты сбежал?

— Они уснули, и я избавился от пут, оставив им убедительные доказательства, что у меня был незамеченный ими нож, которым я и перерезал веревки. — Он коснулся моих волос. — Подобное в любой момент может произойти с каждым путешественником. Только мне проще освободиться.

Я отстранилась от его руки и вылила окровавленную воду.

— Ты живешь в Лейране, а не в Валлеоре. Отныне ты должен брать с собой меч. Ни один лейранский дворянин не выходит на улицу без оружия и тем более не отправляется в путь. С тем же успехом ты мог поехать нагишом.

— Я не могу.

Я непонимающе посмотрела на него.

— Не можешь… — Мой отец, мать, брат, все, кого я знала, и мужчины и женщины, и я сама умели управляться с мечом. Я тренировалась на мечах с десяти лет, готовясь с оружием в руках защищать себя и тех, кого люблю. Узорчатые ножны у меня на поясе никогда не пустовали. — Ну что ж, — я не знала, что сказать, — тебе и не нужно использовать его, просто делай вид, что умеешь.

— Я умею. Я, как и ты, тренировался с детства. Но перестал носить меч, поняв, что никогда не смогу применить его. Я Целитель, Сейри. Как же я могу?

Можно было бы поспорить, но я уже знала, что никакие доводы не смогут поколебать убеждений Кейрона. «Нет упрямее скотины, чем человек с убеждениями», — сказал однажды Мартин. Кейрон заключил меня в объятия, и больше мы не говорили об этом, но с тех пор я никогда не спала спокойно, если он уезжал.

Шли месяцы, Кейрон все больше рассказывал мне о магии и жизни дж'эттаннов в Авонаре. Он не мог вспомнить ни дня, когда не делал того, что я называла магией: зажечь свечу усилием мысли, заставить цвести мертвый розовый куст, подозвать птицу. И все время знал, что его могут за это сжечь. С тем же успехом я могла бы расти, уверенная, что однажды меня казнят за то, что мое сердце бьется.

Когда Кейрон был юн, в Авонаре жило несколько сотен дж'эттаннов. Несколько поколений их учились вести двойную жизнь, скрывать свои таланты, применяя их только в безопасных местах или в настолько малой мере, что никто не мог догадаться. Они были безжалостны со своими детьми, рассказывал Кейрон, потому что только так могли их спасти. Если где-нибудь хватали мага, несколько дж'эттаннов, непременно с двумя детьми, приезжали в Монтевиаль или Императорский Театр в Ванесте и наблюдали, как сжигают их друга или родственника, чтобы никогда не забывать.

Но еще детей учили жить и любить доставшуюся им в наследство жизнь. Они никогда не отрекались от своей сущности, не избегали трудностей. Не возникало даже мысли отказаться от Двух Догматов и вернуться к практике недальновидных предков. Многие дж'эттанны использовали таланты в обыденной жизни. Граждане Авонара даже не догадывались, что их город славится своими Удивительными садами, фонтанами и самыми талантливыми ремесленниками во всем Валлеоре в основном благодаря живущим там магам.

— Конечно, мы были счастливы, — говорил Кейрон однажды вечером, пока мы работали в крошечном садике, разбитом за домом. — Совершенно счастливы. Всегда существовали «тетушки и дядюшки», готовые позаботиться о тебе и выслушать твои жалобы. И мы не были изолированы от других детей в городе. Да мы и не могли, иначе нас бы быстро заметили. Нас просто учили, как следует себя вести.

И все могли делать то же, что и ты? Лечить, приручать птиц, создавать свет.

— Самое основное, свет и птицы, — да. Но настоящий талант не проявлял себя лет до шестнадцати. Это всегда несколько пугало. Ты мог заснуть обычным мальчишкой или девчонкой, уже не совсем ребенком, но и не вполне взрослым, а на следующее утро проснуться Садовником, Строителем, Кузнецом или Целителем. Некоторые умели расплавлять серебро без огня, чтобы придать ему поразительные, подсказанные воображением формы. Еще были Ораторы, немного, потому что умение говорить правду было редким, Рассказчики и Певцы. Моя мать была Певицей. Когда она пела, слова оживали и картинки появлялись прямо перед тобой, не просто в твоем воображении, а светились прямо в воздухе, живые и пестрые. Если она пела колыбельную, то ее песни продолжали сниться.

Я поместила похожее на палку деревце в выкопанную Кейроном ямку, мечтая обладать даром, способным заставить саженец расти быстрее, превратить эту часть сада в тенистый уголок раньше, чем я поседею. Бывали дни, когда моя собственная жизнь тоже казалась мне бессмысленной.