Светлана Дмитриева - Рассадник добра

— Вообще-то это не я сделала. — И Машка вздохнула с изрядным сожалением.

— А мне это без разницы, — отмахнулся мужик. — Ежели сделано, значит, что-то в тебе есть.

Машка порозовела от смущения и удовольствия, хотя и до этого в своих особых магических способностях ни капельки не сомневалась. Мужик запряг в телегу обновленную божественными силами животину, и они продолжили свой путь к цивилизации.

Город показался к полудню. Чистейшие белые сторожевые башни над городскими воротами эффектно оттеняла свалка, расположенная чуть в стороне от дороги. Два подтянутых, молодцеватых стражника азартно резались в незнакомую Машке игру, а оттого на прилично выглядевших путников не обратили ни малейшего внимания. Не участвующий в игре их коллега проводил единорога восхищенным взглядом.

Возле одноэтажного каменного дома неподалеку от ворот телега остановилась.

— Ну что, — крестьянин обернулся к Машке, — вот город. Везенья тебе и протопай!

— Про... что? — удивилась она.

— Протопай, — повторил мужик. — В смысле, у меня своя дорога, у тебя — своя.

— А, прощай! — поняла Машка. — Ну протопай. Я еще не успела привыкнуть к тому, как вы тут говорите. Ничего, привыкну.

— Привычка — дело хорошее, — невозмутимо заметил мужик.

Спрыгнув с телеги, Машка помахала мужику и свернула на ближайшую широкую улицу. Расставаясь с кем-то, она всегда старалась пошустрее скрыться из виду. Почему-то ей казалось, что заканчивать расставание надо как можно быстрее. В том, что кто-то долго смотрит вслед уходящему, есть что-то мелодраматичное до зубной боли. И жуткое, как взгляд из прошлого.

Низенькие домики с узкими окнами, разноцветные, почти игрушечные, казались Машке умилительными. На такой улице она и сама не прочь была жить. Конечно, улицы здесь не такие чистенькие, как ей бы хотелось, но все равно чище, чем она привыкла видеть дома. Пустых бутылок, окурков и бомжей не видно, и уже это могло радовать. Около одного из домиков кучковалась небольшая толпа. «Дают что-то на халяву!» — решила Машка и, уповая на лучшее, как можно вежливее протолкалась к ее центру.

Мужик в короне и потрепанном плащике сидел на низенькой скамеечке и увлеченно хрустел тоненькими длинными конфетками.

«Блин, в короне, — подумала Машка. — В короне — значит, король. И чего это он, интересно, здесь уселся?» Она подошла поближе и осторожно уместилась рядом. Юноша, стоявший слева от скамейки, покосился на Машку неприязненно, но смолчал. Доев, мужик открыл рот и принялся рассказывать, и Машка прислушалась. «Фиг его знает, — она мысленно пожала плечами, — может, у них так принято законы оглашать и указы всякие? Еще одна глупая традиция, в них тут сам черт ногу сломит».

— Похерили они, значит, царску персону, — солидно произнес мужик, — и давай думать, кого из отростков править сажать. Один распьяница, второй приличия не соблюдает, а третий дурак дураком! Подумали — и решили дурака посадить. Мол, легче будет с дураком управиться, нежели с мерзавцами законченными. Те, разумеется, обиделись не на шутку...

— Так это же сказочник! — вслух догадалась Машка.

Стоящие вокруг неприязненно зашикали на нее, и она, смутившись, замолчала.

На верхней губе мужика налипло семечко. Когда он выдыхал, семечко дрожало. Смотреть на это было неприятно. Машке постоянно хотелось придвинуться и смахнуть раздражающую деталь. Но прочие слушатели воспринимали это само собой разумеющимся, как будто семечко было непременной деталью образа любого сказочника в этом мире.

— Длинно ли, коротко ли, начались в заморской стране волнения, — продолжал тем временем сказочник степенно. — Распьяница по питейкам народ мутит, непристойник бабску партию собирает по примеру легендарной Женской страны. Те бабы, сказывают, мужиков своих за людей не считали, впрягали в плуг и поле на них перепахивали. После — готовить ужин гнали, а сами во владении оружием совершенствовались. Ихние-то заморские бабы поплоше да похилее легендарных бой-баб были, однако тоже опасными противниками оказались. Советники забеспокоились, а дурак-царь сидит себе да красками листочки раскрашивает: рисует, значит. Дурак-то рисовальщиком хорошим считался и боле ничего знать не хотел...

— А скажи-ка мне, мудрейший, — послышался из толпы голос, обманчиво ласковый, — есть ли у тебя священное разрешение на сочинение?

Сказочник запнулся, закашлялся так, что семечка с губы слетела, а народ, обступивший его, довольно быстро начал расходиться по своим неотложным делам. Кинув взгляд на человека, поинтересовавшегося наличием у сказочника лицензии, Машка также поспешила улизнуть. Темное трико его смотрелось комично, но поведением любопытный мужик очень уж смахивал на стража порядка. Наверное, они во всех мирах одинаковые. Уверенные, спокойные и сытые. Да еще плащ, небрежно накинутый на его плечи, слишком напоминал деталь форменной одежды. Синий плащ с вышитым на нем окровавленным мечом. Нехорошо это все смотрелось. Недружелюбно.

Машка свернула в ближайший переулок, предоставив неряшливому сочинителю самому разбираться со своими проблемами. Она вовсе не думала, что похожа на Робин Гуда. А есть хотелось все сильнее. Мечты о комфорте одолевали ее.

Мечталось ей о горячей ванне и о сразу нескольких порциях лапши быстрого приготовления — со вкусом говядины и грибов. Она любила намешивать в большой миске несколько разных пачек, а потом сверху поливать все это, не скупясь, кетчупом. Получалось очень даже вкусно. Да, пожалуй, есть Машке хотелось еще больше, чем в ванну.

— Па-аберегись! — раздался сверху громкий вопль, и огромный, жутко вонючий водопад опрокинулся девочке на голову.

— .....! — емко выругалась Машка, протерев глаза и немножечко проморгавшись.

Только теперь она окончательно поверила в этот стукнутый поганым веником параллельный мир — или как там его назвала эта девушка-магичка? Ни в одном подмосковном городке, ни даже в самой глубокой провинции не выливают со второго этажа прямо на улицу содержимое ночных горшков, щедро разбавленное тухлой водой и, кажется, сдобренное изрядной порцией испорченных овощей. О таком Машка читала только в учебнике по Средневековой истории. Отряхнувшись на манер мокрой собаки, Машка огляделась. На одном из окон первого этажа, узких и высоких, висела, высыхая, стиранная белая рубашка. «Спереть, что ли?» — подумала Машка. В этот момент, как будто всем вокруг были слышны Машкины мысли, дверь рядом с рубашкой скрипнула и из нее высунулась некрасивая пожилая женщина. Она погрозила Машке кулаком и сдернула с окна недосушенную рубашку.

— Кажется, мне не везет, — вслух резюмировала Машка и, распространяя вокруг себя тяжелые миазмы, двинулась дальше.