Светлана Дмитриева - Рассадник добра

— Мне это неизвестно, — чуть ли не всхлипывая, призналась экономка.

— Разумеется, настоящее! — фыркнула Машка. — А фамилия — Бурова. Вам ни о чем это не говорит?

— А должно? — удивился маг, на мгновение сбросив маску высокомерного владыки.

— Возможно, — загадочно сказала Машка. — А вы, я так понимаю, мой работодатель — черный маг Вилигарк, специализирующийся на некромантии?

— Ты права, — подтвердил Вилигарк.

— Ну что же, будем знакомы. — Машка милостиво кивнула и обернулась к Айшме. — А теперь, наверное, можно посмотреть, где я буду жить. А то поздно уже, спать хочется. И есть.

Айшма молчала, хлопая круглыми испуганными глазами.

— Она мне нравится, — неожиданно сказал некромант. — Я согласен взять ее на работу. Айшма, проводи ее на кухню и хорошенько накорми. Завтра она мне понадобится.

Облегченный вздох экономки был ему ответом. Маг отвернулся, демонстрируя, что аудиенция окончена. Машка так и подумала — «аудиенция», потому как полноценным разговором это назвать было нельзя. Некромант явно был чересчур избалован всеобщим поклонением и вел себя как Папа Римский. Пятясь, Айшма покинула лабораторию. Машка же, характерная представительница ни во что не верящего нахального земного человечества двадцать первого столетия, беззаботно повернулась спиной к некроманту и вышла в приемную, тихонько насвистывая неприличную песенку.

Вилигарк, закусив губу, проводил ее цепким заинтересованным взглядом прожженного мерзавца, только что учуявшего выгоду.

Местная кухня от обыкновенной не отличалась почти ничем, кроме размеров. В этой спокойно можно было устраивать вечеринки для всего класса. И в центре помещения стояла не дешевая газовая «Лысьва», как дома у Машки, а олицетворение высоких маготехнологий: блестящая, украшенная таинственными знаками громадная плита. Выключенная.

Холодная липкая масса, напоминающая переваренные макароны, не вызвала у Машки особого энтузиазма, а потому ужин ее ограничился сухарями с копченым мясом. Большой кусок его от слабого постукивания кончиками пальцев по столу, распадался на тоненькие, почти прозрачные ломтики. Это оказалось очень удобно, а питаться бутербродами Машка привыкла давно. Ужин прошел на спринтерской скорости и в полнейшем молчании, после чего Айшма вынула из шкафа мешочек с тыквенными семечками и протянула горсть Машке.

— Это полезности, — лаконично объяснила она. — Их нужно есть каждый день.

— А я и не возражаю, — отозвалась размякшая после еды Машка и рассовала семечки по карманам.

— Обязательно съешь их! — настаивала Айшма. — В этом доме это необходимо.

Машка послушно бросила одно семечко в рот и разгрызла. Больше всего на вкус оно напоминало сильно пережаренный и приторно-сладкий арахис, но лучше хоть какие-то семечки, чем вообше никаких. Лицо Айшмы сразу стало менее строгим. Она расслабилась. Наверное, употребление семечек действительно было очень важным делом.

— Полезности должны есть все слуги Роесны, чтобы защитить себя от излучения мессира, — сочла нужным добавить экономка.

— А он что, радиоактивный? — испугалась Машка, сразу почувствовав, как копошится внутри нее жуткая лучевая болезнь.

Айшма усмехнулась.

— Он — маг, а мы — нет. Этого вполне достаточно для того, чтобы быть осторожными, общаясь с мессиром. Сила пылает в нем, и даже тень этой силы может оказаться опасной для обычного человека. Идем, я покажу тебе твое жилище. Ты будешь жить еще с одной служанкой, но ее сейчас нет, она вернется только завтра. Сегодня ночью ты будешь одна. Ни в коем случае не выходи из дома. Завтра утром я разбужу тебя.

— И откуда вам знать, что я не магичка? — под нос себе пробормотала— Машка. — Может, я самая сильная магичка в этом мире, просто еще не научилась пользоваться своей великой силой?

Однако — на всякий случай — сгрызла и второе семечко.

Домик в саду совершенно очаровал ее. Как только Айшма ушла, Машка немедленно шлепнулась на мягкую кровать с настоящей подушкой, набитой сухой травой, толстым одеялом и пахнущей ментолом простынкой. Ночевать где попало ей здорово надоело. Кроме двух одинаковых кроватей в домике стоял стол и пара стульев на тонких, совершенно несерьезных ножках. Окна, правда, были голыми — ни жалюзи, ни штор прислуге, похоже, не полагалось. Это вызвало у Машки раздражение: она терпеть не могла спать, когда в любую минуту в окно могла заглянуть коварная луна. Машка свято верила в то, что лунный свет, коснувшийся спящего, вызывает самые жуткие кошмары. И вообще довольно неприятно, когда через окно в комнату может заглянуть кто угодно. Однажды, еще дома, Машка проснулась и увидела в окне страшное, заросшее спутанными волосами лицо любопытного бомжа. Он был ветхим стариком и вряд ли мог бы что-то сделать ей, даже если бы окно не было забрано решеткой, но все равно Машка перепугалась до смерти и визжала, пока в комнату не вбежала мать. Машка тогда была совсем маленькой, и мать обращала на нее гораздо больше внимания, чем сейчас. Бомж, обложенный фирменным маманькиным матерком, мгновенно исчез, однако воспоминание о жутком лице в окне еще долго преследовало Машку, являясь в кошмарах.

За окном стемнело, однако ей не спалось. Предусмотрительно засунув рюкзак под кровать, она приоткрыла дверь и выскользнула на крыльцо. Присев на ступеньку, Машка разгрызла семечко и звучно шмыгнула носом. Ночь была ясной и холодной. Прозрачный воздух, какого никогда не бывает в крупном городе, даже в квартире, оборудованной десятком кондиционеров, пах зеленью и дымком, будто где-то вдалеке жгли костры. Смутно прорисовывались в темноте силуэты деревьев по обе стороны дорожки. И Машке сразу вспомнились каштаны перед школой и горько пахнущие осенние листья, оброненные деревьями в грязные лужи. Как наяву, она услышала осторожное шарканье шин по мокрому асфальту и гвалт взъерошенных московских воробьев в сквере. Машка наморщила нос, фыркнула и отвернулась, но как назло на глаза немедленно попалась картина, изображающая летнюю ночь на озере. В воде отражался дистрофичный и синеватый, как покойник, месяц. Тут же в памяти возник тонкий серпик бледной луны, застрявший в ветках огромного тополя. Тополь рос между двумя одинаковыми башнями — номер 120а и 120б, во дворе, больше напоминавшем каменный колодец. Кроме тополя на пустыре этом стояли два больших зеленых помойных бака, по зиме обраставшие роскошными сосульками благодаря прорванной трубе, протянувшейся над ними. Машка вздохнула тяжко и разгрызла еще одно сладкое семечко.

— Есть времена, которые проходят, — сказал кто-то из темноты, — а есть те, которые остаются с нами навсегда. Похоже, ты думаешь именно о последних.