Дэвид Геммел - Яростный клинок

— Я подсыпал ему в вино снотворное. А когда он уснул, послал слугу к Караку. Мне было жаль поступать так с беднягой Бануином, но торговля идет из рук вон плохо, я потратил большую часть его золота, чтобы не разориться. Короче говоря, я не мог заплатить ему.

— Ты убил его из-за денег, — проговорил Конн. — Что ты за человек?

— Я купец. Занимаюсь торговлей. И я продал его Караку. Нужда заставила, юноша.

— Я отомщу за него. Ты умрешь очень медленно и в мучениях. И, быть может, тебе станет легче от мысли о заработанных деньгах.

Диатка рассмеялся.

— Не думаю, молодой человек. Я давно занимаюсь своим делом и сразу понял, что ты опасен. В твоем вине тоже снотворное. Попытайся шевельнуть ногами. Не сможешь. Сначала оно действует на ноги, потом на руки. Последним засыпает мозг. В отличие от Бануина ты не проснешься, потому что я насыпал много снадобья. Боли не будет.

Конн глубоко вздохнул, а потом поднялся со стула. Диатка пораженно охнул. Его глаза расширились, и он тоже попытался встать. Руки вцепились в подлокотники, но сдвинуться он не смог.

— Я поменял кубки, когда ты рассказывал мне о щите. Лев с кровавыми глазами. Знаешь, что колдунья просила Бануина не пить вина, когда он увидит такого зверя?

— Нет, нет, нет, — захныкал Диатка. — Я не могу умереть. Конн подошел к полке и снял с нее длинный льняной шарф.

Подойдя к торговцу, ударил его по слабеющим рукам и быстро сделал кляп.

Потом Конн подошел к очагу, взял кочергу и сунул ее в пламя.

— Нет, ты умрешь, — холодно сказал он. — Я видел, как тело моего друга висело на крюке. Ему выжгли глаз. Горячим железом. Скоро ты узнаешь, как он себя чувствовал. — Снаружи донесся детский смех и топот бегущих ног. Конн вернулся к кочерге в огне. — Слышишь этот звук, купец? Клянусь, что дни смеха для кердинов близятся к концу. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стереть это племя с лица земли. Я буду охотиться на них, убивая, как дичь. Знай это!

Вытащив из углей раскаленную докрасна кочергу, он приблизился к поверженному врагу.

Руатайн был близок к смерти, когда его нашел Арбонакаст с двумя другими пастухами. Воин сидел без сознания, сжимая в руке окровавленный нож и прислонившись спиной к дереву на опушке леса. Рядом лежали тела четырех паннонов. Арбон подбежал к своему господину и опустился на траву рядом. Зеленая туника Руатайна была залита кровью. Распоров ее, старый пастух увидел четыре раны: две в левом плече, третью ниже ключицы, а четвертую чуть выше бедра.

Руатайн поднял веки. Его лицо посерело и заострилось, глаза лихорадочно блестели.

— Кровная месть, — прошептал он.

— Молчи, — велел ему Арбон.

Кровь из верхних трех ран текла уже не так сильно, но из четвертой продолжала струиться. Старый пастух прищурил глаза, глядя, как она течет. Струйка была ровной, что означало, что артерия не задета, иначе бы кровь вырывалась из раны толчками, но все равно дело было худо. Они находились в пяти милях от Трех Ручьев, и даже если Руатайн смог бы удержаться в седле, он не доехал бы до деревни живым.

Обернувшись к другим всадникам, Арбон приказал одному из них скакать стрелой в Три Ручья и привезти Ворну. Сняв плащ, пастух отрезал от него кинжалом узкую полосу. Положив своего господина на спину, он сложил полоску, приложил ее к ране и прижал сложенными руками. Руатайн снова потерял сознание, дыхание стало совсем слабым.

Несколько минут Арбон не отнимал рук от раны, борясь с желанием посмотреть, остановилась ли кровь. Он мысленно проклинал себя за то, что не взял нитки и иголки. Когда конь Руатайна прискакал в деревню, старый пастух понял, что с его господином приключилась беда. В спешке он забыл лекарский мешок. Его сын, Каста, опустился на колени с другой стороны от раненого.

— Чем я могу помочь, отец?

— Сделай из своего плаща подушку и подложи ему под голову. — Юноша повиновался. — А теперь пощупай пульс. Считай вслух.

Каста приложил пальцы к горлу Руатайна.

— Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь. Очень неровный.

— Хорошо, есть хоть такой, — пробормотал Арбон. — Боги великие, я последний идиот! Двадцать шесть лет таскал с собой лекарский мешок, а когда понадобилось…

— Ты ведь не знал, что на него напали. — Каста бросил взгляд на четыре тела. — И у всех были мечи. А у господина был только кинжал.

— Да, он сильный и суровый человек, и это поможет ему выжить. Подержи руки на ране. Я уже устал. — Каста положил на свернутую ткань свои большие ладони и нажал, когда его отец убрал руки. Старший мужчина поднялся и потянулся, потом окинул внимательным взглядом землю вокруг. — Они кинулись на него все сразу. И мешали друг другу, хвала Таранису!

Он подошел к телам. Все убитые были молоды, ни одному не исполнилось и двадцати.

— Почему его хотели убить? — спросил Каста.

— Месть. Некоторое время назад он убил двоих паннонов, пытавшихся угнать скот. Должно быть, это родственники.

— Он начинает дрожать, — заметил младший.

Арбон укрыл господина остатками плаща, потом отправился собирать дрова для костра. Огонь уже разгорелся, когда послышался стук копыт. Обернувшись, старый пастух увидел Ворну на пегой лошадке. Бывшая колдунья спешилась, отвязала седельную сумку и бросилась к Руатайну. Подоспели другие всадники, Мирия среди них.

Сняв приложенную к ране ткань, Ворна увидела, что кровь почти остановилась.

— Хорошая работа, — похвалила она Касту и принялась зашивать рану.

— Он будет жить? — спросила Мирия. Ворна пощупала пульс раненого.

— Думаю, да. А теперь дай мне закончить работу. — Повернувшись к Арбону, она крикнула: — Срежь два длинных шеста и сделай носилки. Он не сможет сидеть в седле.

Потребовалось почти четыре часа, чтобы привезти Руатайна в деревню. Мирия приказала положить его в ее кровать, а потом отпустила мужчин. Они с Борной молча сидели у его изголовья. С ними остался десятилетний Бендегит Бран.

— Может, привести Крыло? — спросил мальчик.

— А где он?

— Плавает у водопада Ригуан с Гвидией.

— Нет, не беспокойся. С твоим отцом все будет хорошо. — Мирия потянулась и откинула со лба мужа прядь волос. Когда она коснулась его кожи, он открыл глаза.

— Где я? — спросил Руатайн.

— Дома, — ответила жена. — Ты дома. — Ее зеленые глаза наполнились слезами.

— Тихо, женщина. Не плачь. Я не умираю.

— Глупый, — проговорила Мирия, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Я плачу не поэтому.

Они посидели в молчании, а потом он поднял руку и притянул ее к себе.

— Я люблю тебя, детка.

— А я тебя, глупый ты человек.

Ворна встала, потянула Бендегита Брана за руку и вышла с ним из комнаты, закрыв за собой дверь.

— С моим отцом все будет в порядке? — спросил золотоволосый мальчик.