Наталья Некрасова - Исповедь Cтража

— Еще как писал. Теперь забросил.

— Я тоже пытался.

— Не получалось?

— Да нет, тогда казалось, что получается. Потом, лет в двадцать пять, перечитал и рад был безумно, что так никому и не показал. Порвал, выбросил и стараюсь не вспоминать.

— А я сохранил, чтобы не повторять глупостей. Забавно. Иногда друзьям показываю.

— Вот в этом и есть разница между нами. Мне неловко и страшновато открывать свою душу другим — даже если я уже изменился. Вы же — не боитесь.

— Я просто умею смеяться над собой. Но мы ушли в сторону.

— Да-да.

Я был удивлен, насколько неожиданно и просто мы разговорились. Пожалуй, именно это развеяло всю ту неловкость, то недоверие, что было между нами. И мы на время позабыли, кто он и кто я.

Я смотрел на него — и не узнавал. Сейчас, когда он поставил на карту все, когда он просто ОБЯЗАН был хоть в чем-то убедить меня, он до неузнаваемости изменился. Сейчас он был прекрасен. Глаза сияли, щеки покрыл румянец, голос звучал глубоко и вдохновенно. И я потихоньку начал ощущать, что чувствую к нему все большую приязнь, хотя говорил он, в общем-то, об обычных вещах и не открывал мне никаких истин.

— Ну вот. Я говорил, что могу понять тех, кто был против нас. Они шли воевать с нашими предками не только потому, что они ненавидели нас, хотели новых земель, были все поголовно предателями, негодяями и уродами. Смуглыми, кривоногими, косоглазыми, волосатыми. Вонючими, конечно. Помните, как их описывали в «Сильмариллионе»?

— Помню. Немного не так, но ладно. Короче, вы осознали, что другая сторона тоже имеет право на существование и что у них есть своя правда. Так?

— Так.

— Но я это тоже признаю. Это отнюдь не новая истина, даже банальная. И тем не менее Книга меня не убедила. Продолжайте. Пива хотите?

— Продолжаю. Неплохо бы.

Он быстро, одним глотком осушил кружку, и я понял, что ему не терпится начать атаку. Я ждал. Я этого хотел.

— Ну вот. Это был первый шаг — осознание того, что против нас стоят не полные мерзавцы, на которых и пробу-то ставить негде, а обычные люди со своими страстями, со своей правдой, с таким же, как и у нас, понятием о чести, верности… Да-да, вы скажете — Ульфанг же предал своих владык. Но не предал Бор. А это же один народ. Но все равно — «эльфы этого не забыли». Справедливо ли? То-то. А сами эльфийские владыки? Род Феанора? Вот уж точно — пример для подражания!

— Не забывайте — это проклятый род. И не Морготом проклятый, а своими сородичами и Валар, так что проклятие Моргота тут ничего уже не прибавит и не изменит. Но ведь и Маэдрос, и Маглор были честны и отважны. Разве самовлюбленный мерзавец сумел бы отказаться от верховной власти ради примирения эльфов? Разве это не пример благородства и самопожертвования? Так что для меня столь ненавистный вам Маэдрос — образец государя, который сумел переломить судьбу. Хотя бы отчасти. А вот ваш Учитель, который только скорбит и рыдает, мне непонятен. Но — вернемся к делу. Ругаться будем потом.

Он кивнул.

— Короче, я стал находить, точнее, видеть вот эти неприятные подробности в святых для меня с детства книгах. Не думайте, это не приносило мне радости. Я не мог понять страшной кары, павшей на Нуменор, — сами подумайте, виноват государь и близкая к нему знать, а гибнут все — и даже валаробоязненная королева Мириэль… В Ангмаре «не осталось ни орка, ни человека». Пусть орки, но обычные ангмарские крестьяне, простые жители — они-то чем заслужили смерть? Я читал нуменорские хроники, прославлявшие победы государей. Вспомните строительство Виньялондэ, вырубку лесов, из-за чего местные племена вынуждены были оставить родные места. Понятно, что они стали врагами нам, нуменорцам. И, конечно, врагов ждала кара. Но разве не мы сами были в этом виноваты?

— Вы все правильно говорите, но забываете об одном. О людях судят по делам, а не по тому, кому и как они поклоняются. Да, я полностью с вами согласен — все, о чем вы говорили, пример несправедливости. Это давно уже всеми признается. Но это не объясняет вашей веры в то, что справедлива только Тьма. Я не стану спорить с вами о не-Свете и не-Тьме, я хочу знать — почему вы поверили во все, что здесь написано, если вы так хорошо понимаете, что хроники имеют склонность, хм, быть неточными. Все зависит от того, кто, когда и для чего их писал. Что же заставляет вас так безоговорочно верить Книге? Где и в чем вы нашли подтверждение? Почему вы не находите в вашей Книге таких же «неприятных подробностей», как в «Сильмариллионе»?

Он долго молчал. Я помнил, что он сказал о себе — «мне страшно открывать свою душу другим». Что же, люди разные. Наверное, его не раз в эту открытую душу били. Ему нелегко. Тем более мне не стоит его торопить.

— Я видел это, — наконец почти шепотом, мучительно выговорил он. — Видел.

Несколько мгновений я смотрел на него, не понимая смысла его слов.

— Вы что, — наконец вымолвил я, — бессмертны, что ли? Сколько вам тысяч лет?

— Нет, — неловко рассмеялся он, — вы не поняли. Я говорю о видениях. О снах.

Я откровенно расхохотался.

— Ну вы и загнули! Мало ли что мы видим в наших снах! А уж после того, как впечатлительный человек начитается вашей Книги, и не такое увидишь!

Он, как ни странно, воспринял мою выходку спокойно.

— Однако вы же признаете истину видений и пророчеств. А пророчества как раз и есть видения. Вы же, как я понимаю, видели во сне волну, накрывшую Нуменор? И не подвергаете это видение сомнению? И Горлим, явившийся Берену во сне?

— Да, но это подтверждается нашей историей. А ваши видения?

— Дело в том, что я видел все это прежде, чем узнал о существовании Книги. — Он с насмешливой снисходительностью смотрел на меня. — И лишь познакомившись с этими хрониками, я понял, ЧТО именно я видел. Не все, конечно. Но это заставило меня поверить и остальному.

«Стало быть, некто отбирает людей по их способностям, по их склонности и готовности уверовать… Кто?»

— А вы уверены, что ваши видения были истинны?

— Почему я должен сомневаться?

— Дело в том, что есть и лживые видения. Вы и сами это знаете — помните призрак Эйлинель, явившийся Горлиму Злосчастному? И создал его, кстати, любимый Ученик вашего Учителя. И почему этих видений не вижу, к примеру, я?

— Не всем дано, — спокойно ответил он. — Это не гордыня. Просто это так. Не все же могут пророчествовать. Я тоже не могу. Я просто кое-что вижу.

— Значит, вы считаете, что наши сны и видения — истинны?

— Да, конечно.

— Понимаю, за что вы почитаете Ирмо. Он посылает вам истинные видения о том, что было на самом деле. Так?

— Ну, почти.

— Тогда и мои видения должны быть истинными? Мои сны?

— Видимо.

— Но если они не подтверждают ваши видения? Если они… так скажем, не понравятся вам? Что вы тогда скажете? Что Ирмо посылает истинные видения только вам? А остальным не посылает? Каков тогда смысл? Неужели он не может вот так нам всем даровать истинное видение событий?