Генри Олди - Сумерки Мира

В руке Мауриций держал пергаментный свиток – письмо, что ли? – и вертел его между узловатыми пальцами, явно озабоченный содержанием послания.

– Ну? – властно прогудел патриарх, и брат Манкума рухнул на колени, – верней, сперва повис в руках дюжих братьев-услужающих, а уж когда те хватку ослабили, то стукнулся неуклюжий брат об пол сперва коленками, а там и лбом, не без чужой помощи…

– О Отбрасывающий Тень! – возопил Манкума, норовя поцеловать край патриаршей рясы. – Дозволь поведать тебе…

Во время сбивчивого рассказа послушника о его посте и награде в виде явления неведомых – заморских, по всему видать! – Бледных Господ от Иной Двери, патриарх Мауриций нервно расхаживал по приемному покою, со странным выражением поглядывая на злополучный свиток. Он морщился от слепящего света многих свечей на деревянных подставках и, наконец, остановился и забормотал что-то себе под нос, делая некие движения головой и прищелкивая пальцами. Через минуту свечи окутались сизой дымкой, часть из них замигала и погасла, и в покое воцарился полумрак. Но на лице Мауриция не было удовлетворения, и высокий лоб его усыпала соленая роса.

То, на что Верхним варкам достаточно было взгляда, а у варков рангом пониже требовало нескольких слов, – то же умение стоило Маурицию многих усилий и двух-трех недель и без того недолгой жизни за каждый раз. Но патриарх Скита Крайнего глотка не мог пройти через Дверь, получив Вечность и все остальное, пока не подготовит себе преемника, властной рукой ведущего Скит по нужной дороге.

Тяжко бремя патриаршества, тяжко да почетно, и высоко ценятся среди Бледных Господ бывшие патриархи! Есть за что страдать…

Мауриций остановился у коленопреклоненного Манкумы и долго смотрел поверх него в невидимые, но явно беспокойные дали.

– Говоришь, сам видел? – наконец произнес патриарх.

– Сам, сам, о Отбрасывающий Тень!… Один в облике чудища непомерного, другой – как всегда… Говорит – зовите нас Видевшими рассвет… Великое посольство, отче, – знаешь не хуже моего, что немногие из Верхних Господ способны рассвет видеть!…

– А тень, тень они отбрасывают?! – настойчиво и грозно перебил Мауриций словоохотливого Манкуму.

– Тень? Не помню, отче… темно было. Водой меня поил, это помню…

– Водой? – осекся Мауриций и резко шагнул к узкому окну, сдвигая занавеси. Ночь стояла за окном и спокойно разглядывала властную фигуру патриарха – Отбрасывающего Тень и ждущего своего часа, чтобы пройти через Дверь и стать Отбросившим Тень.

Младшие братья, вроде Манкумы или услужающих, звались Влачащими Тень.

До поры до времени…

– Водой… – повторил Мауриций, не оборачиваясь и словно обращаясь к ночи за окном. – Патриарх Муасси из Западного Скита пишет – у него тоже гость объявился. Западники поначалу, как и ты, послушник, решили – Бледный Господин, из Иных Верхних… И знаки тому есть: пять волков за ним, как псы, бегут, по Зову… Да только…

Патриарх помолчал, сутулясь и зябко кутая руки в складки накидки.

– Да только тень за ними волочится. Кто их знает, может там, у Иных Дверей, и по-другому все… Только перед церемонией к нашим Верхним обращаться не след, а к остальным Бледным Господам – тем более. Сами проверим.

– Как зовет себя гость? – одними губами выдохнул брат Манкума, забыв о приличиях и о том, что не ему, младшему брату, задавать вопросы в патриарших покоях.

Мауриций и ночь изучали друг друга.

– Да так же, как и твои… Говорит – Видевший рассвет…

К полудню зарядил дождь. Мелкий такой, противный… Тучи облепили небо, как мокрые штаны липнут к… ну, скажем, к телу. И сыро, и зябко, а снять нельзя – неудобно, и лучше все равно не будет. В канавах хлюпала грязная вода, дождевые черви блаженно переползали от лужи к луже, и полдень незаметно стал вечером – а брат Манкума все сидел в приемном покое, коротая время в ленивой перепалке с братьями-услужающими, и ждал решения патриарха.

– Пьян был небось… – бурчал брат-услужающий, по кличке Кроха Йонг, – лохматый, гнилозубый детина с полностью отсутствующей шеей. – Насосался зелья, отпостившись-то, на голодный желудок, вот и привиделось неведомо что… страсти разные…

Слово «зелье» Кроха Йонг произносил медленно, с уважением и немалым душевным содроганием.

Братьев-услужающих к Двери на дух не подпускали, а на церемониях – тем паче, по причине обилия тела в ущерб всему остальному. После десяти-двенадцати лет работы их приобщали лично Бледные Господа, только никак не Верхние, а рангом пониже, и это у самих варков называлось «открыть Дверь».

Чтобы открыть Дверь самому и выстоять на пороге в Бездну, получив приобщенье, так сказать, из первых рук, – для такого много требовалось. Иные не выдерживали, теряли рассудок и вскоре погибали или падали в Бездну, но зато немногие избранные…

– Не пил я хмельного, Кроха, – в сотый раз уныло отвечал Манкума. – Сам знаешь, не люблю я этого дела… брюхо у меня с него пучит…

– Ну и нечего тогда попусту языком трепать, – подводил итог Фарсаул, второй услужающий, длинный как жердь и непрерывно моргающий близко посаженными глазками.

Манкума обиженно замолкал, а вскоре все начиналось сначала.

Наконец за окном послышались липко чавкающие звуки. Манкума кинулся к занавесям и застыл, торжествующе вскинув непокрытую голову.

По улице шел давешний гость. Он двигался легко, мягко ступая по размокшей земле, растворяясь в окружающих его сумерках, – словно и не было непогоды, дождя, распутицы… Серый мокрый плащ свисал вниз, придавая идущему вид каменного барельефа. За плечом у него висела странная палка – обтянутая черной кожей, с малым блюдцем поближе к верхнему краю.

Звуки, услышанные Манкумой, издавали три сопровождающих брата, месившие грязь позади гостя на почтительном удалении. Похоже, они рады были бы сбежать, потому что то, что ползло между ними и пришельцем, наводило на мысли, которые лучше не высказывать вслух. Временами чудище вздымало над землей голову на добрых три с половиной локтя и оглядывалось на сопровождающих, шипя в их адрес с весьма неприятным присвистом.

Гостей чинно вели к дальнему срубу, пустовавшему с прошлой церемонии, когда живший там затворник Агрий прошел через Дверь и удалился к Бледным Господам.

…Кроха Йонг и Фарсаул встали за спиной Манкумы и пристально следили за происходящим на улице.

– Слышь, Фарс, а тень у него есть? – протянул Йонг, щурясь и морща лоб.

– А варк его знает… Не видать-то, в мороси этакой, да еще вечером…

– Есть, есть, – радостно захихикал брат Манкума. – Длинная такая тень, с чешуей… тебя, Фарс, проглотит и не подавится…

Позади хлопнула дверь. Все тут же повернулись и склонились перед вышедшим Маурицием. Тот молча отпустил братьев повелительным жестом и потом, в одиночестве, долго ходил по покою.