Дженнифер Роберсон - Песнь Хомейны

Финн не был врагом.

Клинок опустился к земле. Я облизнул губы, покрытые запекшейся кровавой коркой и подумал о глотке вина. А лучше - воды, чтобы остудить пересохшее горящее горло. Мой голос прозвучал глухо и безжизненно - похоже, я сорвал его в бою. Тень голоса. Тень звука.

- Кончено, - тихо молвил Финн.

- Я знаю, - я сглотнул и попытался говорить без рожденной слабостью дрожи, - Я знаю это.

- Но почему же тогда ты стоишь тут на коленях, словно молишься этому лахлэновому Всеотцу?

- Может, так оно и есть…

Я глубоко вздохнул и, пошатываясь, поднялся на ноги. Чуть было не упал снова, я был слишком измучен, чтобы легко восстановить равновесие. Каждая коcть, казалось, разламывалась от боли, бессильные мускулы были похожи на тряпичные мешки. Я провел рукой по лицу, пытаясь стереть с него пот и кровь - и выговорил, наконец, то, что боялся признать даже перед самим собой, во что не смел поверить:

- Беллэм разбит. Хомейна - моя.

- Да, господин мой Мухаар, - как всегда, в голосе моего ленника звучала ирония.

Я снова вздохнул и сурово - насколько я был на это способен сейчас посмотрел на Финна:

- Благодарю за то, что ты защищал меня. Весь этот день он прикрывал меня, не позволял врагам отрезать меня от остальных воинов, за все время битвы я ни на минуту не оставался один. Он пожал плечами:

- Я связан клятвой крови, она обязывает меня… - и тут, наконец, он открыто ухмыльнулся и жестом показал, что понял все. Мы часто обходились без слов - слова были не нужны, чтобы понять друг друга.

Он протянул руку и сжал мое плечо, принимая благодарность, которую я не был в силах выразить словами.

- Ты думал, мы доживем до этого? - наконец, спросил я.

- Ода. Пророчество… Я жестом остановил его:

- Хватит. Довольно об этом. Я устал от вашего Пророчества, которое ты поминаешь по всякому поводу, - я сумел, наконец, отдышаться. - Но нужно еще освободить Мухаару. Бой не окончен.

- Почти окончен, - так же тихо ответил Финн. - Я пришел, чтобы отвести тебя к Беллэму. Я бросил на него острый взгляд:

- Вы взяли его в плен?

- Он… у Дункана. Иди и посмотри.

Мы медленно прошли по полю боя. Вокруг нас были только мертвые, над землей витал запах страха, крови и боли. При взгляде на этот пир смерти сама жизнь казалась бессмысленной и тщетной. Изломанные, истерзанные тела - пронзенные мечами, пригвожденные к земле копьями, утыканные стрелами… Птицы с криками взлетали при нашем приближении и, покружив, снова опускались на свою добычу.

Смерть равняла всех - врагов и союзников, правых и не правых, захватчиков и защитников.

Я остановился и взглянул на меч, который все еще сжимал в руке. Меч Чэйсули, сделанный Хэйлом, с тяжелым рубином в рукояти. Око Мухаара. Или это у меня в глазах все красно оттого, что я видел слишком много крови?

Финн положил руку мне на плечо. Когда я собрался с силами, я снова вложил меч в ножны и продолжил путь.

Дункан, Роуэн и несколько моих командиров стояли на вершине невысокого холма, на котором торчало обломанное древко знамени Беллэма. Тут же лежало и само знамя, втоптанное в пыль. Белое восходящее солнце на темно-синем фоне. Но солнце Беллэма закатилось навсегда.

Он был мертв. Тело его было так обезображено, что я не мог представить, какая сила могла сотворить это. Оно больше не было телом человека.

Тинстар. Я понял это сразу. Я не знал только одного - что было причиной смерти. Должно быть, этого мне и не было суждено узнать никогда.

Это - тело Беллэма больше нельзя было назвать телом мужчины - свернулось, как нерожденный младенец в утробе. Одежда и доспехи обгорели и расплавились.

Колыбелью - или погребальным ложем этому стал пепел, тело съежилось, как сброшенная одежда. Колени подтянуты к подбородку, руки охватили прижатые к груди ноги, плоть на лице словно бы истаяла. Безгубый рот Беллэма ухмылялся, то, что было некогда владыкой Солинды и Хомейны, глядело на нас провалами пустых глазниц.

А на почерневшем черепе все еще сиял венец из чистого золота.

Когда я смог сглотнуть застрявший в горле шершавый комок тошноты, я выговорил всего два слова:

- Похороните это.

- Мой господин, - начал Роуэн, - что нам теперь делать?

- Теперь? - я глянул на него и попытался улыбнуться. - Теперь я отправлюсь в Мухаару и, наконец, займу свой трон.

- Ты пойдешь туда один? - он был потрясен. - Теперь?

- Теперь же, - ответил я, - но не один. Со мной пойдут Чэйсули.

Город встретил нас слабым сопротивлением - скорее, просто по обязанности.

Солиндские солдаты и их союзники-атвийцы еще сражались за королевский дворец, но слух о том, что Беллэм мертв - и о том, как он умер, - быстро облетел весь город. Город был потрясен деянием Тинстара, теперь солиндцы должны были возненавидеть его, как убийцу их короля. И - начать бояться его. Да, он разорвал союзнические узы, связывавшие Беллэма с Айлини. Но может ли случиться так, что чары окажутся сильнее ненависти и страха, и солиндцы будут продолжать подчиняться ему?..

Сопротивление в Хомейне-Мухаар было быстро подавлено. Позади остались окованные бронзой ворота, Чэйсули и их лиир рассыпались по замку-крепости, отвоевывая стены и башни - розовые стены и башни Хомейны-Мухаар. Я спешился у подножия мраморной лестницы, ведущей к двери под высокой аркой и медленно начал подниматься по ступеням, сжимая в руках обнаженный меч. Боги, этот дворец наконец стал моим…

И, воистину, с божьей помощью. Я снова вспомнил о звездах.

Финн и Дункан поднимались на несколько шагов позади меня, с ними были и их лиир. И тут внезапно я остался один. Передо мной были украшенные серебряными чеканными пластинами двери Большого Зала. Позади все еще шел бой, но здесь его звуков было почти не слышно. Передо мной была моя толмоора.

Я улыбнулся. Толмоора. Да, так оно и было. Я распахнул двери и вошел.

Воспоминания обрушились на меня, как падающие камни. Одно за одним, одно за одним. Я помнил все…

Шеин, стоящий на мраморном возвышении, громоподобные гневные речи…

Аликс, призвавшая Кая прямо в зал - полет огромного ястреба, ветер, поднятый его крыльями, задувающий свечи… Снова Шейн, мой дядюшка, изгоняющий Чэйсули за стены города, которые они построили в давние времена, разрушающий магию, удерживавшую Айлини - обрекающий Хомейну на поражение… Моя рука стиснула рукоять меча. О боги, я слишком хорошо помнил это поражение!

Я пошел к возвышению, на котором стоял трон, не обращая внимания ни на солиндские гербы на стенах, ни на темно-синие драпировки с гербом Беллэма. Я прошел мимо длинной остывшей жаровни, протянувшейся вдоль зала, под сводами, украшенными затейливой резьбой по темно-медовому дереву и изображениями зверей… Нет, не зверей: лиир. До того, как Чэйсули начали рисовать лиир на шатрах, они вырезали их изображения из камня, украшая ими замки. Правда была здесь, на виду - все те годы, что мы называли Чэйсули лжецами.