Наталья Резанова - Ветер и меч

Нечто подобное мне приходилось видеть и раньше, в рабских государствах по ту сторону моря, где власть уже давно принадлежала мужчинам. Мне трудно это понять, но так происходит — мужчины, презирающие женщин, при том остаются обожателями Богини, и потому жертвы, приносимые ей, становятся уродливы и нелепы.

Здесь же, где духовная власть по-прежнему была в руках Богини, а служить ей могли лишь женщины, мужчины, я полагаю, совершали над собой такое насилие, чтобы уподобиться жрицам. Что, конечно, ни к чему хорошему не приводило и привести не могло.

Митилена в богословские тонкости не вдавалась, но обычаи храма не встречали у нее сердечного отклика. И сложившееся положение позволило ей не чувствовать себя предательницей ни в отношении ко мне, ни к своим убеждениям. Да, Митилена могла быть довольна. Но как быть с остальными? Со всеми остальными, если не считать амазонок — самофракийцами, переселенцами, приезжими?

Чем больше я задумывалась, тем чаще вспоминала слова Келея о своих и чужих храмах. И приходила к выводу — храм должен быть. Но не такой, какие здесь видывали раньше. А каким? Он должен воплощать в себе весь смысл возводимого мною государства, где мужчины и женщины, воины и земледельцы, не будут угнетаться в угоду другдругу. А значит — не подземелье и не пира-мида. Это я знала точно.

Но чтобы построить храм, таких знаний недостаточно. Однако знания должны быть у зодчих. А зодчие у меня есть. Я побеседовала с ними, но лишь один, именем Таавт, был в сотоянии понять, что мне от него нужно. Но и ему хотелось знать, где будет построен храм. Ни советы моих приближенных (особенно усердствовали Эргин и Геланор, на чьей земле стоит самый известный в Апии храм Девы), ни собственные воспоминания помочь здесь не могли.

Несмотря на то, что наш город с течением времени все больше становился похож на другие приморские города — с крепостью, заменявшей царскую цитадель, обнесенными стеной жилыми кварталами и портом. Только не на любимые Эргином Афины. Там царская цитадель, так же, как и храм, расположены на Высокой горе, а у нас здесь равнина. И не на Трою, довольно далеко отстоящую от моря и собственными мощными стенами превращенную в ловушку. Похожий, но другой.

То же должно быть и с храмом. Вначале нужно было решить, где он будет расположен. Крепость исключалась. Не только потому, что большинство тех, кто размещался в крепости, могли молиться, как раньше — мечу, воткнутому в груду камней. Но я хотела, чтобы храм был открыт для всех в любое время, а крепость с распахнутыми воротами теряет право на свое название. Разумнее поместить его внутри палисада. Тем более что некоторыепереселенцы, едва обустроившись, натворили себе домовых часовен и святилищ, либо просто поставили божков во дворах. Я не имела ничего против, но…

Тот храм должен быть другим. Я хотела, чтобы он был виден с моря. И значит, вне границ палисада. Ведь нынешние городские стены — временные, они захватывают лишь жилища поселенцев. Когда же встанут постоянные, на что уйдет не меньше двух лет (мы это раньше просчитали с Таавтом, Мениппом, Сокаром и другими), они обнимут и гавань, и тогда храм будет принадлежать всему городу. И в нем не будет того, что племена и поселенцы считают сокровищами, дабы не боялся он разграбления.

Хотя Таавт исповедовал веру, в корне противную моей, он с пылом взялся за это задание. Вероятно, ему было все равно, каким богам строить храм, лишь бы строить. Или ему просто не нравилась манера, в какой возводились святилища на Керне, и он перебрался на материк, чтобы поискать новых путей. Храм, каким он его видел, отчасти напоминал Дворец Справедливости, но был меньше и легче, открытый с трех сторон. На небольшом возвышении — так, чтобы не походило на пирамиды. Любимый цвет кернийцев — белый, и здесь Таавт не отступил от общего правила, но колонны он предполагал отделать лазуритом.

Я вспомнила, что украшения Ихет были из этого камня, многими почитавшегося чрезвычайно дорогим. В Черной Земле он вообще считается мерилом ценности всех самоцветов. А у атлантов лазурный цвет, как священный, служил признаком принадлежности к жречеству.

И спросила его, где же он добудет столько лазурита, неужто надо будет за море корабли посылать? Или здесь есть каменоломни, о которых мне неизвестно?

Оказалось, ни то, ни другое. Царский дворец в Керне достраивался на протяжении многих правлений, еще когда торговые караваны ходили в Черную Землю, и на Крит, а уж в этих государствах можно раздобыть что угодно, хоть шкуры Семи духов Бездны.

И строительное ведомство дворца, где раньше служил Таавт, располагает достаточными запасами мрамора и лазурита.

— Неужели Хепри ничего не строил? — спросила я.

Ведь в последние годы торговля замерла, и запасы должны были истощиться?

Таавт отвечал, что покойный царь не столько возводил новые постройки, сколько подвергал переделке доставшиеся ему в наследство. А лазурит он вообще не трогал, не нравился ему этот камень, для отделки предпочитал он металлы — золото, электрон, Дочь Света, наверное, сама помнит…

— Какой еще камень, — полюбопытствовала я, — имеется у дворцового ведомства?

Алебастр, — ответствовал Таавт, — белый и желтый, его чаще всего и использовали при правлении Хепри. Павлиний камень, на Кри-те его еще именуют «мальва»… Не знаю, как его называют в других краях, но в Земле Жары из него делают зеркала, а здесь, на побережье — он деликатно кашлянул, — копья и серпы. И он далеко не всегда черный, как смола, бывает зеленый, красный, пятнистый или переливчатый, радужный. Красивый, но хрупкий. И мраморный оникс, который пропускает свет. Порфир — черный, лиловый и вишневый. Раньше им отделывали храмы изнутри, но потом объявили царским камнем. Не многим по ценности уступает ему полосатый яшпей из Черной Земли. И, конечно, песчаник и гранит — всех расцветок, о них говорить не стоит…

— Почему же, стоит, — заметила я. — Мне по сердцу задуманное тобой, Таавт, и ты можешь везти сюда лазурит и мрамор, и алебастр, и все, что сочтешь нужным. Но мне желательно также, чтобы при отделке храма был использован красный камень. Тебе виднее, какой — порфир, гранит, или кварц — он, наверное, у вас тоже имеется.

Таавт не стал возражать, хотя, наверное, недоумевал. Они там, у себя на Керне, давно позабыли священный смысл названных цветов. Белый, красный и синий. Дева, Матерь, и Не-называемая. Даже племена побережья смутно помнили это, как. бы ни извратились в их стране остальные обычаи. И хотя наш народ чтит Деву, мы никогда не забываем, что Дева — лишь одна ипостась Святой Троицы, и не отрицаем тех, что отражены в других цветах.

Но предстояло еще решить вопрос об убранстве храма. Редкое святилище обходится без статуй и барельефов — как у нас в Темис-кире. Но здесь я не желала их видеть. Достаточно их на Змеином Болоте и на острове. Однако я понимала и то, что здесь — не Темискира, прихожане у храма будут совсем иные, и им потребуются зримые символы божества, дабы поклоняться им. Почти всегда (то изображения змеи, Трехликой Луны, а также упомянутой мной раньше звезды Денницы, которой я не увидела на Змеином Бо-лоте, и чьим именем меня упорно титуловали горгоны, а также нелюбимой ими пчелы. Кстати, в разных диалектах побережья пчела называлась либо «тар», либо «кар», либо «кер», и так же здешний люд именовал Богиню. Поэтому стоило призадуматься, не родственны ли наименования враждующих народов