Элизабет Хэйдон - Судьба: Дитя Неба

Ллаурон, Главный жрец. Гвинвуд».

Король и Грунтор еще раз переглянулись, и великан жестом показал Гривасу, что тот может идти. Гривас поклонился и аккуратно закрыл за собой дверь.

Грунтор снял шлем и почесал макушку тщательно наманикюренными когтями.

— Ну, что скажешь? Какие у тебя мысли?

Акмед поднес записку поближе к огню и еще раз прочитал, наблюдая за тем, как мечется в камине пламя. Наконец он заговорил:

— Я ошибался относительно Ллаурона. — Он швырнул записку в огонь, где она вспыхнула и исчезла в облаке едкого дыма.

Грунтор дождался, пока Акмед поудобней устроится в кресле. Король смотрел в огонь, словно пытался разгадать его тайну.

— Ллаурон не является ф’дором, — сказал Акмед.

— Откуда ты знаешь?

— Рапсодия никогда не сказала бы Ллаурону ничего подобного. Сомневаюсь, что ей вообще известно о его послании. История о болезни и гибели нашей армии — ложь, а Рапсодия никогда не лжет. Я полагаю, что данное сообщение адресовано не только мне, но и ей, в нем содержится какой-то подтекст.

Грунтор кивнул.

— И ты понял?

Акмед наморщил лоб под вуалью.

— Пожалуй, да. По каким-то причинам, известным только ему самому, Ллаурон сознательно распространяет это ложное сообщение. И ставит меня в известность о своих действиях. Будь он ф’дором, он никогда бы так не поступил. — Грунтор кивнул, а Акмед наклонился еще ближе к огню, вглядываясь в его глубины. — Возможно, он пытается выманить ф’дора и информация о том, что Илорк стал уязвим, — просто уловка. Тогда понятна фраза о гибели нашей армии.

Отблески пламени освещали серьезное лицо Грунтора.

— Получается, тебе все ясно.

Темная ярость загорелась в глазах короля.

— Да. Он полагает, что ф’дор находится в теле человека, способного воспользоваться нашей слабостью. Мне придется придумать способ отблагодарить Ллаурона за то, что он использует мое королевство в качестве приманки для демона, — если, конечно, мы переживем нападение, которое, без сомнения, уже готовится.

Дворец Регента. Бетани

— Заходи, Эванс, оставаться в дверях невежливо.

Эванс, пожилой советник Тристана, уже некоторое время стоял у входа в столовую Дворца Регента. Он вздохнул и пересек огромный зал, звук его шагов по гладкому мраморному полу эхом отразился от высоких застекленных окон, отличительного знака дворца столицы Бетани. В камине горел огонь, и, когда советник проходил мимо него, его длинная тень неторопливо прошествовала за ним следом.

Он постарался скрыть раздражение, охватившее его при звуках голоса повелителя Роланда, пьяного и полного жалости к себе. В последние несколько недель голос Тристана часто бывал таким. То ли регент скорбел о трагических событиях на зимнем карнавале, то ли сказывалась ответственность, которая легла на его плечи, после того как он принял командование Орланданскими армиями, а может, его пугало приближение свадебных торжеств, — этого Эванс не знал, но любая из причин могла послужить достаточным поводом.

Не следовало забывать, что Тристан обручен с Мадлен, Кандеррским Чудовищем. Среди послов ходила шутка, что Седрик Кандерр регулярно устраивал роскошные пиры, надеясь, что кто-нибудь однажды напьется до такой степени, что попросит руки его дочери.

«Должно быть, Тристан лично выпил полбочонка, а потом добавил еще», — радостно заявил Буа де Берн, посол Авондерра, когда было объявлено о предстоящей свадьбе. Эванс вспомнил, как он тогда смеялся. Теперь ему хотелось плакать, когда он слышал такой голос принца.

— Я подумал, что вы захотите на это взглянуть, милорд, — сказал Эванс, подходя к столу, за которым сидел регент, и отметил, что Тристан почти не прикоснулся к ужину, лишь графинчик с бренди, стоявший рядом с его бокалом, опустел. — На закате один из лучников обнаружил привязанное к ноге птицы послание — вероятно, она попала в бурю и ее случайно занесло к нам.

Тристан посмотрел в свой бокал, где плескались остатки бренди, а затем устремил безучастный взгляд на резную столешницу, по которой плясали отсветы огня из камина. Он вздохнул, когда Эванс протянул ему записку на промасленной ткани, потом поднял бокал, залпом допил бренди и только после этого взял послание.

Эванс молча смотрел, как изменялось выражение лица лорда Роланда, пока он читал записку. Сначала шок, потом удивление, сменившееся маниакальным блеском в глазах, а затем принц закинул голову и оглушительно захохотал. Эванс потер ладони, ему вдруг стало холодно.

В сумраке своего кабинета священник слышал смех лорда Роланда; то ли его принес ветер, то ли огонь камина, то ли этот смех отозвался в глубинах его сознания, связанного с разумом Тристана, но звук был удивительно четким, столь же ясно священник слышал треск горящих поленьев.

Он не знал, почему смеется принц, но отчетливо уловил в его смехе жажду крови и возликовал.

Гвинвуд, к северу от реки Тарафелъ

Поток воды, низвергавшийся с горы, покрылся коркой льда, местами потрескавшегося под собственной тяжестью. Погруженный в раздумья, Эши опустился на колени под ветвями дикой яблони. Он пришел сюда, чтобы смыть кровь с меча в чистой воде потока, но теперь сожалел о принятом решении. Сейчас ему казалось неправильным, даже эгоистичным осквернять ледяную воду и нетронутый снег кровью, оставшейся на клинке после схватки в лесах северного Наварна.

Покинув замок Стивена, Эши наткнулся на небольшой лиринский отряд, напавший на лесное поселение. Его жители еще не забыли событий, произошедших на карнавале в честь зимнего солнцестояния, и отчаянно обороняли свои жилища, вооружившись вилами и косами. Эши почувствовал запах горящих соломенных крыш, подожженных лиринскими солдатами, с расстояния в несколько лиг, поэтому прежде всего растопил снег на тяжелых ветвях вечнозеленых деревьев, окружавших деревню, и пожар быстро погас.

На несколько мгновений защитники деревни и их враги застыли на месте, пораженные волнами удивительного света, исходившего от сияющего водяного меча. Но затем лиринскими солдатами вновь овладели злые чары, и сражение вспыхнуло с новой силой. Эши ничего не оставалось, кроме как присоединиться к жителям деревни. Бой завершился только после того, как последний лирин был убит. Отмахнувшись от благодарных селян, Эши устремился сюда, чтобы очистить свой клинок и душу.

Но даже сейчас, стоя на коленях возле обледеневшего потока, он продолжал ощущать тревогу.

«Мы не одни», — прошептал дракон, живущий в его крови.

Эши мысленно кивнул. Он и сам почувствовал, что кто-то к нему приближается. Дракон возбужденно зашевелился.

«Дай мне ощутить их», — настаивал дракон.

Не видя другого выхода, Эши вздохнул и позволил дракону завладеть своим восприятием.