Алексей Семенов - Чужестранец

— Смело говорить навострился, — усмехнулся Свенельд. — Алвад — разбойник, который нам торг портил. Головы у них нынче нет — разумной головы, — это уж точно, — прибавил он. — Так что смекай: нам теперь они не надобны, как были. Ты свое получишь, не обижу, — снова оскалился воевода. — И вдове долю отложишь — сам проверю. А ты слушай, мякша. — Голос его сделался жестким, будто плеть. — Это и для тебя говорится. И вы слушайте, — обратился он к дружине. — Поморяне знатный выкуп за мякшу дают. Не ведаю, на что он им сдался. Правда, спроси меня кто, взял бы я такого в ватагу, то я сказал бы, что возьму. Так или нет? — обратился он к дружинным.

— Так, Свенельд, — подтвердил по старшинству Хаскульв. — Так ли? — в свою очередь уже он спросил дружину.

— Так, так, — нестройно, но уверенно отвечали Свенельдовы люди.

— Так, — проговорил Хаскульв, снова поворачиваясь к воеводе. — Так, только если бы он не мякша был.

— Верно говоришь, — одобрил Свенельд. — Коли б не поморяне, лежать бы тебе с Асмундом на пару в лесу под корягой, — заключил он. — Решение мое все слышали. Добро твое, коней и пса с собой бери. Что с ними далее делать, твои хозяева скажут.

— По какой правде судишь, Свенельд? — Мирко терпеливо дожидался, когда ж воевода скажет свое слово, прежде чем начать перечить. — Я в Устье не твоим рабом пришел, а свободным. И не этих людей, что у изгороди стоят. Я их в первый раз вижу и, как звать, не знаю. Когда ты справедливый такой, что не хочешь меня запросто жизни лишать, то и суди по правде. Только вместе с Алвадом суди и с Асмундом — я с ними кровью повязан. А про то, что мякша я или кто, — про то в правде не сказано.

— Ну, как их зовут, ты узнаешь скоро, — процедил Свенельд. — Правдивый объявился. Кто тебе сказал, что тебя, как раба, продаю? Сказал кто? — обернулся он к собранию. Ответом, конечно, было молчанье.

Только Ари Латикайнен решился на слово:

— Нет, Свенельд, никто не говорил.

— Верно, — подтвердил воевода. — Что Асмунд человек разбойный, а ты его за межевым камнем порешил, то дело твое. И его, — прибавил Свенельд. Дружинники загоготали, одобряя шутку. — А вот то, что в селе оружие открыл — это уж мое. А то, что оружие поднял против разбойного человека, так это еще проверять надобно, что там промеж вас в лесу вышло да как. Твоя, мякша, доля, что так вышло. По нашей правде все складно: за тебя виру внесли. Как теперь ты с поморянами сладишь — опять твоя доля. Или недоля. — Дружинные снова загомонили. — Это уже в их правде, или уж не ведаю, что у них есть, сказано.

— Благодарствуй, воевода справедливый, — не уступил Мирко. — А по правде будет ли, если ты меня, как воевода здешний, здесь же, в Устье, в рабы отдашь — меня, самого по себе человека?

— Здесь, в Устье? Не отдам, — широко, да недобро улыбаясь, отвечал Свенельд. — А вот что поморяне на корабле решат, то уж, не взыщи, я за них судить не могу, — закончил воевода, в третий раз вызывая одобрительные возгласы дружины.

— А кто ж мне повелит на корабль идти? — не унимался мякша. — То, что вира за меня заплачена, за то добрых людей благодарю. Только дальше я свободный оказываюсь, и никто меня неволить не смеет, если по правде быть.

— Вот репей! — не выдержал Свенельд. — Нешто на сходе со мной рядиться хочешь? Сейчас поморян позовем, сам с ними говори, если поймешь чего, — и тут же на том самом каркающем и лающем языке зычно обратился к двоим немцам.

Седой в ответ захохотал и гаркнул что-то отрывисто, оттолкнулся от изгороди, подпрыгнул невысоко, разминая ноги, и легко направился к кругу. Рыжий последовал за ним. Мечей по обычаю ни у того ни у другого не было. Ножи, однако, могли при случае заменить и меч — настолько они были длинными. Уверенно поравнявшись со Свенельдом, седой остановился и прямо, без обиняков, заговорил с Мирко, да только тот ничего не понял. Дружинники опять заржали.

— Ну, внятно? — участливо спросил воевода.

— Я по-твоему не разумею, — отвечал Мирко поморянину. — Так покажи, — мякша замахал руками, пытаясь дать понять, чтобы собеседник перешел на жесты.

— Погоди, Мирко Вилкович. — Твердая ладонь легла ему на плечо. — Сейчас все узнаешь.

И Ари Латикайнен — а это был он — отвечал седому на его языке с видимым почтением: надо думать, тот был человек не простой.

— Пойдешь с нами, — переводил речь поморянина хиитола. — Ты — не раб. Ты — свободный. Только теперь ты мой должник. Меня зовут Торгни. Это мой корабль. Если ты поможешь мне, то перестанешь быть должным. Тогда ты сможешь выбирать: остаться у меня или уйти.

— Благодарю тебя за добро, Торгни, — отвечал Мирко, а Ари опять был за толмача. — Скажи: в каком деле могу я тебе помочь? Или, может, ты серебром возьмешь, и на том поладим?

— У тебя нет серебра, — был ответ. — У тебя есть кони. Здесь ты их не продашь так, как хочешь продать. Мне конь не нужен: мой дом — этот корабль. Не знаю, сумеешь ли ты продать их в Радославе. У тебя нет серебра, Мирко. И еще ты должен будешь мне за перевоз. Но если ты выполнишь то, что мне нужно, ты не будешь должен. Это справедливый договор.

Мирко понимал, что поморянина ему будет не переспорить: его правда была другой — не писанной, а жизненной.

— Что за дело, Торгни? — еще раз спросил мякша.

— Дело, достойное мужчины с моего корабля, — витиевато отвечал Торгни.

«Не иначе, не слишком доброе», — подумал Мирко. Но решать надо было сейчас, и он, не имея иной поддержки, взглянул на Ари.

— Соглашайся, Мирко Вилкович, — молвил хиитола. — Здесь я для тебя большего не сделаю. А там, куда ты отправляешься, лучше держись поморян. Они не лучше других. Зато думают с тобой сходно.

— Это как? — спросил было Мирко, но тут же осекся: расспрашивать Ари было не то что недосуг, а просто глупо. Сейчас нужно было решаться на что-то без раздумий.

— Я иду с тобой, Торгни… — Мирко не знал, как звать отца этого Торгни, а потому замешкался.

— Торгни Торвальдсон, — подсказал негромко Ари.

— Торгни, сын Торвальда, я иду на твой корабль, — повторил мякша.

Хиитола перевел, и тут же Торгни опять заговорил:

— Теперь ты под моей порукой. Никто не посмеет нанести тебе обиду без моего отмщения. Но также и ты должен будешь мстить за любого, кто идет на моем корабле. Слышал ли ты меня, Мирко Вилкович?

— Слышал, Торгни, — подтвердил тот.

— Теперь тебе ничего не грозит ни здесь, ни на корабле, — заверил хиитола. — Пока не ослушаешься Торгни и его закона.

— Собирайся. Мы уходим назавтра поутру, — закончил Торгни беседу с Мирко. — Ты слышал, Свенельд? — обратился он к воеводе.

— Я слышал тебя, Торгни, — заверил Свенельд. — Коней своих возьмешь у дружинной коновязи, — бросил он мякше. — Благодари Грома, что таких заступников тебе сыскал, — заключил он. — Все слышали? — задал он тот же вопрос дружине.