Кристофер Сташеф - Мудрец

Так повторялось раз за разом, и казалось, что это тянулось несколько часов, большую часть ударов они оба отражали, но некоторые оказывались меткими. Соперники увертывались, отпрыгивали, били, получали удары, пока в конце концов не встали на расстоянии вытянутой руки друг от друга на полусогнутых ногах, ссутулившиеся, задыхающиеся, измотанные, шатающиеся.

— По-моему, ты все-таки пришел бы в конце концов в наш лагерь, — прохрипел Кьюлаэра, — но не для того, чтобы убить Миротворца, а чтобы убить меня!

— Ты так думаешь?

Вдруг лицо охотника как бы размягчилось, стало таять, будто свечка на солнце, а потом странно расплылось. И вновь стало прежним, но при этом осунулось. Темные волосы превратились в светлые, и Кьюлаэра обнаружил, что видит перед собой собственное лицо!

Он разинул рот, как вытащенная на сушу рыба.

— О да, я — Кьюлаэра, я — это ты! Тебе не убежать от меня, лесной житель, волчья башка, ибо кто еще может сравниться с тобой! Тебе не убежать от меня, не улететь, не убить меня, не убив себя, ведь я — это ты, и я — в тебе и всегда буду в тебе, потому что я в самом деле — ты, и никто иной!

Он запрокинул голову и громко захохотал. Кьюлаэра выругался, а незнакомец захохотал еще громче и начал растворяться, сквозь него стало видно луну, потом костер, деревья, потом остались только очертания, наполненные дымкой, теряющие форму. Ночной ветерок нес туманную фигуру прямо на Кьюлаэру. Тот попытался увернуться, ругаясь и крича, но призрак ударил его в грудь, живот, пах — и исчез.

Ночь была спокойной, если не считать дуновения ветра в ветвях деревьев и хриплого дыхания Кьюлаэры, стоящего на коленях, дрожащего, бранящегося и взмокшего от пота.

— Успокойся, Кьюлаэра.

Кьюлаэра резко поднял голову, посмотрел вверх, объятый ужасом, увидел Миротворца и облегченно обмяк.

Потом до Кьюлаэры дошло, что мудрец мог знать о его сговоре с охотником, и он снова напрягся. Чтобы скрыть страх, он грубо сказал:

— «Успокойся!» Как я могу успокоиться, если я такой вероломный и подлый змей?

— Ты не весь такой, — возразил Миротворец, — и это не твоя сущность — это лишь кожура, не сам орех, не ядро. Он — твоя кожура, ты можешь содрать ее, избавиться от нее, если хочешь.

В глазах Кьюлаэры блеснула надежда, он схватил мудреца за рубаху:

— Как?!

— Подумай, — сказал Миротворец, — действительно ли он твой двойник?

Кьюлаэра опустил глаза, сдвинул брови, задумавшись о словах и поступках незнакомца. Наконец он скривился от презрения к себе.

— Он не сделал ничего такого, чего не делал я или не сделал бы, дай мне волю.

— Ты не заметил чего-нибудь не правильного в его словах?

Кьюлаэра вспомнил и нахмурился.

— Ты усомнился хоть раз в верности того, к чему он тебя подстрекал?

— Да, — ответил Кьюлаэра, ненавидя себя, — я испытывал отвращение, колебался. Но списал это на страх.

Мудрец не стал спрашивать, что его испугало.

— Тебе не показалось, что в тебе заговорило чувство справедливости?

— Никогда не верил в такие проповеди! — рявкнул Кьюлаэра.

— Возможно, — кивнул Миротворец, — но это не значит, что у тебя нет чувства правды, справедливости. Это значит лишь, то, что люди называли правильным, шло вразрез с твоим внутренним пониманием этого слова.

Кьюлаэра сидел тихо, хмуро уставившись в землю.

— Ты не согласился со своим шаманом, со своим вождем, со своими старейшинами, — сказал Миротворец, — и решил, что ты не прав. Хуже того, ты решил, что ты плохой, и раз уж ты плохой, то ты решил быть самым плохим.

— Откуда ты знаешь?! — Кьюлаэра злобно посмотрел на старика.

— Потому что ты не первый из молодых людей, позволяющих другим творить себя, — ответил Миротворец.

Кьюлаэру возмутила мысль о том, что он позволил кому-то так управлять собой.

— Ты знал и других таких же, как я? — спросил он.

— Что, если я тебе скажу, что первым был Лукойо?

Кьюлаэра с минуту разглядывал старика, а потом с ехидцей проговорил:

— Ага! А ты, значит, полубог Огерн? — И рассмеялся. — Еще бы, такой старый! — И снова стал серьезным. — Понял. Ты хотел сказать, что Лукойо — пример того, кто нарочно стал плохим. Но он изменился!

— Или его изменили доверие и дружба Огерна и его людей, — поправил Миротворец. — И еще ему помогла любовь его жены.

— Можно было бы посмеяться, — хмыкнул Кьюлаэра.

— Так что же ты не смеешься?

— Потому что я себе не верю, — признался Кьюлаэра, потом помолчал, глядя как бы внутрь себя. — Я сильно изменился, верно?

— Внутри — да, — подтвердил старик, — но пока доверяешься себе, внешнему.

— Я больше не доверюсь ему!

— Надеюсь, — сказал Миротворец, — но это будет непросто, Кьюлаэра. Ты очень долго верил ему.

— Не теперь, после того, как увидел его таким, каким его видят другие! Клянусь, что никогда больше не буду такой мерзкой вошью и подлым змеем, как этот вероломный охотник! — Его лицо стало задумчивым. — Но как мне стать лучше, Миротворец? Я такой, какой есть, и этого не изменить.

— Да, но у тебя есть маска, — возразил Миротворец, — она — дело твоих рук. Этот охотник — твоя маска. Не нужно изменять себя, Кьюлаэра, — себя нужно найти.

— Что же я тогда?

Молодой человек заглядывал в глаза старику с невероятной страстью.

— Ты — хороший человек, честный, — просто ответил мудрец. — Ты — сильный человек, который может стать могучим воином, ты — смельчак, и из тебя может выйти настоящий герой.

Несколько месяцев назад Кьюлаэра рассмеялся бы старику в глаза и сплюнул. Теперь же он медленно проговорил:

— Не уверен, что хочу этого.

— В конечном счете, — сказал Миротворец, — дело не в том, кем ты хочешь быть, а в том, что ты есть, и в том, чтобы стать тем, каким ты можешь стать.

— Как я могу сделать это?

— Ты вернул свой амулет. — Мудрец указал Кьюлаэре на шею, тот притронулся к ней — ошейник был на месте! — Пользуйся им правильно, закаляй свой дух, как закалили твое тело месяцы труда и упражнений.

Кьюлаэра провел пальцем по замку — и он раскрылся. Пораженный, он посмотрел на амулет:

— Что это, Миротворец?

— Просто кусок железа, — сказал старик, — но внутри находится обломок стрелы, выкованной самим Ломаллином, выкованной, чтобы лететь прямо и истинно при помощи магии улинов, и, если спросить у него о добре и зле, он всегда будет указывать только на истину, и ты почувствуешь ответ внутри себя.

— Но все, что я чувствовал до сих пор, лишь холод!

— Ты не был открыт для внутреннего чувства, — возразил мудрец. — А теперь, может быть, уже открыт, а может быть, тебе придется положиться на то, что амулет становится холоднее, пока ты прислушиваешься к своему сердцу. Но со временем ты начнешь сам нащупывать ответ, а через месяцы он станет тебе хорошо понятен. — Он похлопал верзилу по плечу. — Ну давай застегивай его и пойдем к остальным.