Кристофер Сташеф - Мудрец

— Сказано неплохо, — неохотно согласился булькающий голос.

Брови Миротворца свирепо нахмурились. Он подошел к борту и грозно произнес:

Одобрительное побулькивание перешло в недовольный ропот. Миротворец не отошел от борта, а остался, сжимая посох в руке, он смотрел на возмущенных утопленников.

— Напрасно гневно молнии ты мечешь! — раздался хриплый голос.

Губы Миротворца насмешливо скривились.

Голоса снизу превратились в неуверенный рев.

— Ты добился своего, странник, — простонал капитан. — Теперь они уж точно нас потопят. Матросы! Весла будут нашим оружием!

Матросы подняли было весла, но в этот миг Луа показала вниз и крикнула:

— Глядите!

Они посмотрели и — невероятно! — увидели, что головы утопленников удаляются от корабля.

— Мы спасены! — крикнул один из матросов — Они уходят! Они пропускают нас!

Так и было. Через несколько минут утопленники исчезли в волнах Подул ветер, корабль поплыл вперед.

— Все из-за тебя. — Другой матрос злобно смотрел на Кьюлаэру. — Они пришли за тобой. Если бы тебя не было на борту, этого бы не случилось.

От его взгляда воина бросило в дрожь. Но злость остыла, когда капитан победно закричал:

— Мы победили! Те, кого мы везем, одолели утопленников! Будет что рассказать в портовых кабаках: утопленников можно победить стихами!

Но даже Кьюлаэра понимал, что капитан ошибся дважды.

Странно было почувствовать под ногами твердую почву после недели, проведенной в море. Перетаскивая на берег ящик с золотом, Кьюлаэра бросил взгляд на горы, казавшиеся такими близкими, что он готов был поклясться, они смогут добраться до них к вечеру. Он обернулся, чтобы вслед за друзьями поблагодарить капитана, а потом пошел за Миротворцем и Китишейн в сторону маленького портового городка. К его изумлению, они остановились у постоялого двора.

— Что это вы придумали? — спросил он. — Давайте-ка сразу дойдем до гор! Мы легко доберемся до них засветло, если не будем задерживаться!

— Туда два дня пути, Кьюлаэра. — Миротворец взглянул на горы, вечно встающие над городом из дымки облаков. — Они выше, чем кажутся, а значит, и идти нам дальше.

Кьюлаэра внимательно посмотрел в глаза мудреца. Вроде бы он был равнодушен, но чувствовалось, что его грызла какая-то тоска. Китишейн спросила вместо Кьюлаэры:

— Что тебя тревожит, Миротворец?

— Когда я в прошлый раз был на этом берегу, здесь не было никакого города.

Кьюлаэра удивился и оглянулся в сторону города казалось, что он стоит здесь уже не одну сотню лет простые и крепкие бревенчатые избы, склады — такие же, только в два раза больше, дома без окон, просторный постоялый двор. Сколько же лет Миротворцу? Кьюлаэра поторопил остальных.

— Идемте же скорее!

— Не торопись. — Миротворец поднял руку. — Среди этих холмов, наверное, не так много дичи — стоит захватить с собой еды. Кроме того, в этих горах будет куда холоднее, чем у вас зимой, а нам предстоит идти еще далеко на север. Нам понадобится теплая одежда, толстые шерстяные плащи.

Кьюлаэра не тронулся с места, но в нем вскипела злоба. Остыв, он сказал:

— Ты хочешь сказать, что мы должны провести эту ночь на постоялом дворе?

Так они и сделали. Кьюлаэра просидел на ящике с золотом оставшуюся часть дня, а ночью его место занял Йокот. Воин и Китишейн по очереди дежурили, не очень веря в то, что шаман и мудрец, будучи в трансе, не упустят вора. В какой-то миг Кьюлаэра почувствовал, что кто-то коснулся рукой его лодыжки, открыл глаза и увидел, что Китишейн смотрит на дверь. Он поднял голову и только успел увидеть, как тихонько закрывается дверь и засов возвращается на место. Он мгновенно вскочил на ноги, схватил лучину и подсунул ее под дверь. Тяжело дыша, он вернулся на свою койку и буркнул слова благодарности Китишейн. Ему не сразу удалось снова уснуть — он ломал себе голову, что за хитроумное приспособление позволило хозяину двора отодвинуть засов.

Наутро они позавтракали хлебом, испеченным не больше двух дней назад, и свежей, только что сваренной овсянкой и, готовые к дневному переходу, покинули городок. Кьюлаэра немного поворчал насчет мешков с меховой одеждой, что несли Миротворец и Китишейн, но, поскольку сам он нес одно только золото, он не чувствовал, что имеет особенное право жаловаться.

Этой ночью они остановились в предгорьях; следующую ночь они провели уже там, где холмы уступили место настоящим горам. На третий день начался долгий, мучительный подъем. Кьюлаэра думал, что Миротворец за шесть месяцев, истязая его упражнениями и трудом, подготовил к любым тяготам, но к полудню он вспотел, стал задыхаться под грузом своей ноши и думать о том, сколько бы она весила, если бы не мешок, заколдованный Йокотом. Он испытал необъяснимый порыв благодарных чувств к гному. Конечно же необъяснимый — Йокот не сделал бы этого из любви к Кьюлаэре. Даже по дружбе не сделал бы. Или сделал?