Кристофер Сташеф - Мудрец

— Никогда она не была твоей женой, Аграпакс!

— Не была, но должна была стать, поскольку улинов осталось так мало, а мы с ней — двое самых могучих. Ты украл ее у меня, малявка!

— Я не мог украсть у тебя то, что тебе не принадлежало! У тебя никогда не было прав на нее, да и быть не могло, ибо ты на нее и внимания не обращал! Мыслями ты всегда возвращался в свою кузницу. Ты и ушел бы в кузницу исполнять свои новые замыслы, бросив ее! Нет, никогда ты не смог бы стать верным мужем, ибо ты всегда был обвенчан со своим искусством!

— Все те же старые песни. — Кузнец-великан отвернулся и плюнул на наковальню. — На самом деле все женщины считали меня уродом. Разве что только какая-нибудь захотела бы добавить чудесного кузнеца к перечню своих побед. Я криворукий, хромой, весь в ожогах, косоглазый, длинноносый и неуклюжий. Ну да ладно, мои металлы любят меня, а я люблю свои металлы.

Китишейн подумала, что из всего сказанного только это и было правдой. Верно, великан выглядел неказисто, но вовсе не уродливо, и хоть он был огромен, но его могучие мышцы сами по себе были весьма привлекательны. Он был не из тех, кого женщины выбирают в любовники — но в мужья? И это было бы вполне возможно, будь у него не такой скверный характер.

На Кьюлаэру же Аграпакс произвел ошеломляющее впечатление. Кьюлаэра любил действовать, он был воином, он всегда чувствовал странное чувство превосходства над кузнецами, ковавшими для него оружие, — и вот он увидел кузнеца, который мог просто по рассеянности его раздавить, расплющить гигантским молотом, а потом вернуться к своей работе, ничего не заметив! Он увидел кузнеца, который не интересовался ничем, кроме своего искусства, но который запросто убил бы Кьюлаэру, приди тот сюда в одиночку.

Но он пришел не в одиночку, что было еще хуже. Чувствовать себя мелюзгой рядом с кузнецом было достаточно неприятно, но, узнав, что воспитавший его учитель, учитель, которому он смел дерзить, — мифический Огерн, Кьюлаэра почувствовал себя настоящим олухом. Как он вообще мог помыслить о бунте! Ему нестерпимо хотелось не думать об этом, он твердил себе, что этот старик — простой смертный, названный в честь великого героя. Но когда Кьюлаэра услышал, как сам Аграпакс обращается к этому человеку, как к равному, чуть ли не близкому знакомому — хоть и без приязни, — услышал, как Огерн отвечает Аграпаксу, не пресмыкаясь, имеет дерзость поучать бога, — сама душа как будто съежилась внутри него. И даже если бы он смог отрицать все остальное, причина распри была совершенно ясна: Огерн был любовником улинки! Этот бродячий учитель был, возможно, и до сих пор ее возлюбленным!

О ком еще, кроме самой Рахани, они могли говорить?

Смертный мудрец Миротворец, к которому Кьюлаэра все время относился как к презренному нищему старику, жил с богиней, с той самой богиней!

Нет, не с богиней — с улинкой, поправил себя Кьюлаэра. Всего лишь улинкой. В конце концов, так сказал Миротворец, а какой смертный мог знать больше, чем Огерн?

— И все-таки мне хочется поколотить тебя. Ты богохульник, раз якшался с улинкой, Огерн, — проревел кузнец. Он взял щипцами новый брус металла и принялся изучать взглядом его поверхность.

— Ну, поколоти, — сказал Огерн тихо и, пожалуй, даже сочувственно. — Поколоти, если у тебя хватает смелости прогневать дух Ломаллина.

Аграпакс изучал тускло блестящий металл.

— Дух или не дух — Ломаллин по-прежнему всесилен.

— Дух или нет, — ответил Огерн, — но ты бы не рискнул потерять расположение одного из тех немногих улинов, которые относятся к тебе дружески.

Аграпакс нетерпеливо пожал плечами:

— Ломаллин ко всем относится дружески.

— Даже ко мне, — сказал Огерн. Аграпакс долго смотрел на огонь. Наконец он повернулся и сухо кивнул мудрецу:

— Это так, поэтому я буду разговаривать с тобой вежливо, ибо друг моего друга — мой друг. Скажи же мне, Огерн, — зачем ты пришел сюда? Зачем ты искал меня?

Огерн кивнул на самого рослого из своих попутчиков:

— Этого воина зовут Кьюлаэра. Он взял на себя выполнение долга, обещанного тебе другим.

Улин уставился прямо на Кьюлаэру.

— Взять на себя долг и ношу за другого, когда тебе самому это не нужно? Что же ты за глупец, смертный?

В этот миг Кьюлаэра и в самом деле почувствовал себя глупцом.

— Я глупый человек, великий Аграпакс.

Одобрительный блеск появился в глазах кузнеца.

— Он учтиво разговаривает по крайней мере и, возможно, наделен зачатками мудрости. Чей же долг ты взял на себя?

— Од... одного короля, он живет в нескольких неделях пути отсюда, — сказал Кьюлаэра. — Его зовут Орамор.

— Орамор... Орамор... — Кузнец отвернулся, нахмурился, перекатывая имя, словно камешек во рту. — Не припомню. И все же не так много людей ко мне приходило, чтобы я их напрочь забыл. Что он мне обещал?

— Отдавать вам первый урожай его полей и пастбищ, о Кудесник.

— Зачем он обещал мне это?

— В качестве платы за неуязвимые доспехи, магическое оружие и знания о том, как ими правильно пользоваться, чтобы защитить свой народ от варваров и разбойников.

— А! Нагрудник, шлем и поножи из яркой бронзы с различными примесями! — Аграпакс кивнул. — Да, прекрасно помню. Но что-то он припозднился с первым урожаем, а? Это было, наверное, несколько лет назад.

— Не меньше двадцати, — сказал Кьюлаэра, голос которого ему самому показался тоненьким.

— Двадцать? Да, это не так уж много. Но первый урожай зерна и мясо не смог бы сохраниться так долго, верно?

— Верно. — И снова Кьюлаэре показалось, что он пищит, отвечая кузнецу-великану. — Он обменял его на золото.

— На золото! — прогремел Кудесник. — Значит, он нарушил обещание? Ты хочешь сказать, что он нарушил обещание, данное улину?

— Да. — Сердце Кьюлаэры бешено застучало от страха.

— Вот уж тупица! Он что, не представляет себе, какая кара может обрушиться на человека, нарушившего клятву, данную богу?

Теперь заговорил Огерн:

— К нему пришел посланец Боленкара, великий Аграпакс, и так ослепил и одурманил его красивыми словесами и витиеватой ложью, что тот и думать перестал о возможности кары.

— Боленкар? Это еще кто такой?

— Старший из получеловеческих детей Улагана.

— А, ульгарское отродье! Да, теперь припоминаю. Вечно крадущийся по залам отцовского дворца, мрачный и задумчивый. Значит, он пришел к власти?

Кьюлаэра молча вытаращился, потрясенный осведомленностью улина.

— Пришел, — ответил Огерн. — Он хочет взяться да отцовские дела, превзойти его и тем самым освободиться от своей ненависти к Улагану.

— Превзойти его! — Аграпакс резко выпрямился. — Значит, он хочет уничтожить все молодые расы?

— Я уверен, что именно таковы его замыслы, — спокойно ответил Огерн.