Энгус Уэллс - Дикая магия

— Я понимаю, — с улыбкой произнесла она. — К тому же, как правильно говорит Брахт, у нас есть только один путь.

— Хорошо сказано, — одобрил Каландрилл.

— Истинно, — согласился Очен. — И ведет он в одном направлении.

— И прямо сейчас мы встанем на этот путь, — заявил Чазали, явно не ведая о скрытом смысле этого разговора. — Мы отправляемся. — Он отодвинул тарелку и поднялся. В то же мгновение котузены, уже в доспехах, вскочили на ноги и отправились вслед за киривашеном.

Путники последовали за воинами. Брахт воскликнул:

— Ахрд и все Молодые боги, не оставьте нас!

Катя улыбнулась и, коснувшись кончиками пальцев его щеки, спросила:

— А разве они не с нами?

Керниец рассмеялся, кивнул, взял ее за руку и повел за джессеритами. Со стороны они больше походили на влюбленных, отправляющихся на деревенскую ярмарку, чем на воинов, ищущих битвы.

Ценнайра оказалась между Каландриллом и Оченом. Юноша вновь вежливо взял ее под руку. В прикосновении его пальцев было что-то особое, будто он искал близости, на которую еще не отваживался. И это было приятно.

«Бураш, — подумала Ценнайра, — я прямо как молоденькая девочка, до которой дотронулся возлюбленный».

Она искоса посмотрела на него и натолкнулась на его взгляд. Но теперь он не отвел глаз, а улыбнулся со смешанным чувством восхищения и сожаления, словно опасался за нее и в то же время был рад, что она рядом.

«А он мой пастушок, — думала она, — и смущен он не менее меня».

На площади царила осмысленная неразбериха. Горожане толпились, помогая котузенам седлать лошадей, становились перед ними на четвереньки, чтобы они использовали их как подножку. Один особенно усердный кемби долго преследовал Брахта чуть ли не ползком, керниец ругался, но никак не мог от него избавиться. Агонии этой положил конец вороной жеребец, случайно задевший крестьянина, который покатился по земле. Брахт злорадно рассмеялся и вскочил в седло. Катя уже сидела на лошади. Каландрилл помог Ценнайре, знаком отказался от услуг горожанина и проворно вскочил на гнедого.

Котузены выстроились в колонну, Чазали поднял руку, резко опустил ее вперед, и колонна тронулась по улице с толпящимися по обеим сторонам горожанами и через ворота выехала из Гхан-те навстречу неизвестности.

Дорога от деревни, расположенной в самом центре чаши, обрамленной холмами, бежала какое-то время по ее днищу, а затем стала подниматься по склону, от террасы к террасе, к лесу на самой вершине. Чазали, как и прежде, выслал вперед двух разведчиков, но Каландриллу после убийства священника эта мера показалась излишней — засада была неизбежна, а лес на вершине холма мог укрыть сколько угодно бандитов; посему разведчики скорее выдадут их присутствие, чем предупредят о засаде. Дорога нырнула в тень елей, кедров и кленов. Деревья росли так близко друг к другу, что за ними могла спрятаться целая армия.

Странное это было ощущение. Шелест ветра в листве походил на свист и шепот груагачей, провожавших их в Куан-на'Дру. Но тогда странные создания, слуги Ахрда, были их союзниками. Здесь же Каландрилл чувствовал настороженную враждебность. Он попытался успокоить себя тем, что они уже преодолели немало опасностей и остались живы, но затем вспомнил слова Очена, предупреждавшего о том, что сила их врага растет по мере приближения его к своему хозяину, и ему стало не по себе. Он вновь ощутил горечь этой земли, ее несчастье, досаждавшие ему, как пот, остывающий на ветру. Куда бы он ни кинул взгляд, везде ему чудились угрожающие тени. Солнце совсем недавно выплыло над горизонтом, лучи его еще не пробились сквозь чащу, и в темноте постоянно мелькали странные тени.

Каландрилл заметил какое-то движение и крикнул, предупреждая остальных; рука его сжалась на эфесе меча. В мгновение ока котузены, ехавшие справа, выдернули из ножен мечи, кое-кто даже успел натянуть тетиву на лук. Но тут из подлеска вышел олень. Кто-то коротко рассмеялся, Каландрилл перевел дух и усмехнулся собственному испугу. Олень в сопровождении самок быстро скрылся в лесу.

Больше никто их не беспокоил, и в полдень они остановились у реки, быстро перекусили под охраной лучников, дали передохнуть лошадям и отправились дальше.

Всадники скакали весь день под ярким, чистым безоблачным небом. Пронизанный солнечными лучами лес, освободившись от монстров, созданных их воображением, казался менее угрожающим. В листве деревьев раздавался успокаивающий хор птиц.

Но передышка эта оказалась недолгой.

День состарился, тени удлинились, солнце скатилось к западу. Склоны холмов, по которым бежала дорога, стали более пологими, широкая тропа лишь изредка изгибалась вдоль длинного, поросшего лесом холма.

На разведчиков они натолкнулись сразу за одним из таких холмов.

Чазали в окружении котузенов скакал впереди на большой скорости. Неожиданно конь его громко заржал и откинул назад голову. Киривашен поднял руку, и колонна встала. Каландрилл мгновенно выхватил меч.

— Что случилось? — крикнул он.

Лошади впереди скакавших воинов вставали на дыбы и били копытом.

Спереди до них долетел голос Чазали, он звал Очена.

Вазирь пришпорил лошадь, Каландрилл, бросив Ценнайре: «Жди здесь», — помчался за колдуном. Брахт и Катя — следом, внимательно осматриваясь по сторонам.

Ни стрел, ни боевого клича не последовало, и выдрессированные лошади джессеритов быстро успокоились Наступила угрожающая тишина.

Первым ее нарушил мерин Каландрилла. Он громко, свистом задышал, прижимая уши и стуча копытами по земле. И дрожь его передалась наезднику.

— Он чует кровь, — пробормотал Брахт.

Крови было много. Она растеклась по всей тропе, и туча мух с неудовольствием прервала пиршество и взмыла в воздух, но тут же вернулась, поскольку всадники словно приросли к земле. Вороны с окровавленными клювами расселись по ветвям деревьев, протестующе каркая. Каландрилл был ослеплен открывшейся жуткой картиной.

Один из разведчиков лежал подле дороги, и его доспехи из черных стали красными из-за крови, хлеставшей из зияющей раны на груди. Голова его со шлемом и вуалью на лице висела в отдалении на сломанной ветке клена. Второй валялся в скользкой красной траве, поднимавшейся по склону холма, правая рука его, вырванная с мясом из плеча, все еще сжимала меч, торчавший у него в груди. Голова была свернута набок и упиралась лицом в забрызганную кровью траву. Лошади валялись мертвыми чуть дальше по дороге: головы их, водруженные поверх груды мяса, состоявшей из оторванных конечностей и окровавленных внутренностей, с непристойной ухмылкой смотрели на пораженных ужасом людей.

Внутри у Каландрилла все перевернулось, он сплюнул.