Дарья Иволгина - Степная дорога

– Ну так что же, – медленно проговорила Алаха, – как мы с ним поступим?..

Несколько евнухов, вооруженных короткими мечами, сумели оказать лишь слабое сопротивление неожиданному яростному нападению трех головорезов. Мечи эти, роскошно украшенные, имели, скорее, чисто декоративное украшение. Они свидетельствовали о доверии, которое оказал им господин, поручив охранять "Сад Наслаждений", как поэтически именовался гарем. Кроме того, этого оружия было достаточно, чтобы держать в повиновении и страхе девушек, обитательниц "Сада Наслаждений".

Да, но явно недостаточно для того, чтобы устрашить троих нападавших. Двое пали от стрел, выпущенных стремительно одна за другой невидимым лучником. Третий, обнажив меч, бросился навстречу опасности, и был зарублен из засады.

Салих обтер меч об одежду убитого. Никаких угрызений совести он при этом не испытывал. Если уж на то пошло, с ним самим поступали гораздо хуже.

Мэзарро, побледневший так, что это было заметно даже под гримом, держался из последних сил. Ему было страшно и противно. Но решившись на преступление вместе со старшим братом, он не мог отступить. Ему предстояло пройти этот путь до конца.

Алаха холодно осмотрела убитых. Забрала у одного из них меч – короткий, обоюдоострый, предназначенный для нанесения колющих ударов, – не столько меч, сколько длинный кинжал. Одобрительно хмыкнула, сунув оружие за пояс.

Салих ударом ноги распахнул дверь изящного одноэтажного домика с резными деревянными колоннами, покрытыми позолотой и расписанными синими и красными цветами. С покатой крыши словно выглядывали, разинув пасти, резные драконы-водостоки. Их золотые глаза с черными зрачками словно бы настороженно следили за пришельцами.

Мэзарро, озираясь по сторонам, вошел в домик последним. Машинально он отметил, что сад полон редких и экзотических растений. "Что за дурацкие мысли лезут в голову!" – подумал он в смятении. Он завидовал холодной решимости Салиха. Тот знал, что делать и для чего. И даже Алаха, маленькая девочка, – даже она знала. А он, Мэзарро, – маменькин сынок, ни на что не годный неженка с женским, чувствительным, сердцем…

Салих обернулся к нему и улыбнулся, словно отгадав покаянные мысли сводного брата.

– Ничего не бойся, ничему не удивляйся, – сказал он. – И главное, не считай себя хуже всех. Никогда не следует забывать о том, что у Предвечного Отца двое сыновей: один карает негодяев, другой целит раны несчастных…

От неожиданности Мэзарро споткнулся о порог и едва не упал.

Салих поймал его в последний момент.

– Ты разве поклоняешься Близнецам, брат? – спросил Мэзарро, сам понимая, что затевает разговор совершенно не ко времени.

– Нет, – ответил Салих, улыбаясь, непонятно чему. – Меня научил брат Гервасий.

Брат Гервасий учил еще, между прочим, тому, что наказанные Старшим Братом негодяи часто оказываются теми самыми несчастными, которых, жалея, точно напроказивших детей, целит и лечит Младший из Божественных Братьев…

Что ж, в таком случае Младшему Брату самое время заняться господином Фатагаром.

Внутри помещение оказалось более просторным, чем можно было предположить, глядя на домик снаружи. В центре причудливого строения располагался большой зал с маленьким фонтаном, где плавали искусственные лебеди и искусственные же лилии, вырезанные из хрусталя, украшенные самоцветами и золотыми бусинами. Все это великолепие крепилось ко дну бассейна тонкими серебряными опорами. Вода, заливавшая фигурки птиц и растений, сверкала, переливалась всеми цветами радуги и создавала иллюзию того, что все это живет, движется, дышит.

В одном углу находился изящный стол из орехового дерева, инкрустированный перламутром, слоновой костью и редкими сортами древесины, и два стула с высокими резными спинками. Посуды на столе сейчас не было, но накрахмаленная белоснежная скатерть с пышными бантами по углам без лишних слов свидетельствовала о его назначении. В небольшом шкафу горкой высились тарелки и чашки.

Богатство и великолепный вкус, отличавшие убранство этого помещения, – все говорило о том, что господин Фатагар не жалел времени и средств для своего "Сада Наслаждений". Видимо, этот загородный дом заключал в себе все то, чем дорожил в жизни работорговец.

Тем хуже для него…

В самом темном углу зала имелась большая кровать под тяжелым балдахином, украшенная всевозможными резными деревянными узорами: здесь были и цветочные гирлянды, и фрукты, выполненные с большим искусством, и несколько целующихся голубков. Вся эта роскошь была раззолочена, расписана яркими красками; кое-где поблескивали и самоцветы, которыми были инкрустированы отдельные детали. Две обнаженные женские фигуры из слоновой кости поддерживали большое зеркало.

По углам балдахина свисали тяжелые бархатные кисти. На шелковом покрывале лежала маленькая плетка с костяной рукояткой, а в головах кровати имелись позолоченные наручники и тонкая цепочка, приковывающая их к стене.

Алаха сердито фыркнула, разглядывая эту пышную кровать. Салих удостоил всю эту роскошь лишь самого беглого осмотра – его интересовало одно: не скрывается ли здесь кто-нибудь из случайно уцелевших стражников. Затем трое взломщиков двинулись дальше.

В небольших тщательно запертых на засов комнатах, похожих на кельи, они обнаружили девушек – наложниц Фатагара. Одним, судя по всему, предстояло задержаться здесь надолго; других он готовил к продаже и отправке с тем самым караваном, который должен был забрать и партию шелка Мэзарро. Все они дрожали от страха, когда неизвестно откуда взявшиеся взломщики, вооруженные до зубов и исключительно мрачные с виду, вломились в их "гнездышко". Мэзарро попытался было пуститься в объяснения и путано принялся толковать о том, что "им нечего бояться, поскольку добрые намерения…" и "долгие страдания в неволе закончились для вас благополучно". Салих видел, что ни одна из девчонок не понимает ни слова из невнятных речей взволнованного парня. Поэтому, резко обрывая излияния Мэзарро, Салих коротко велел девушкам забрать теплую одежду и собраться в большом зале – возле фонтана.

Наложниц оказалось двадцать три. Они в испуге жались друг к другу. Здесь были самые разные девушки – и рослые, и миниатюрные, и светловолосые, и с волосами черными, как смоль; большинство были белокожими, но одна красавица родом из Мономатаны оказалась черной, точно эбеновое дерево. И каждая по-своему была исключительно хороша.

Когда наложница надоедала Фатагару, он сбывал ее с рук и никогда не интересовался ее судьбой. Одни оказывались в гаремах, другие – в услужении у капризной и ревнивой госпожи, трети попадали в публичные дома… При мысли о том, что такой красоте может грозить подобная участь, Мэзарро готов был проклинать небеса.