Дарья Иволгина - Степная дорога

Хозяин смерил их взглядом.

– И вам доброго вечера, странники, – сдержанно отозвался он. – Не ночлега ли вы, часом, ищете?

– Ночлег и под елью хорош, – ответил Соллий. – Да и пищей нас лес не обидит. Нет, ищем мы людского общества, чтобы было с кем перемолвиться словом и узнать новости.

– Что ж, – кивнул хозяин. – Стало быть, из края звериного в край человечий пожаловали?

– Выходит, что так, – не стал отрицать Соллий.

– Как пустить вас за порог? – рассудительно молвил хозяин. – Не злых ли духов с собой принесли из того края, откуда вышли? И поговорить бы с вами, да боязно.

– Скажи как – и мы очистимся, – быстро согласился Соллий. В глубине души он твердо знал, что никакие злые духи не могут овладеть человеком, если человек сам их не призовет. Так учила вера Богов-Близнецов. Но Арих, похоже, был совершенно согласен с хозяином дома. Еще не хватало – пускать за порог чужаков! Сам Арих поступил бы точно так же.

Хозяину, похоже, любопытно было не меньше, чем пришлецам: кто они, из каких краев вышли, с чем сюда пожаловали. Но преступить древний обычай он не желал.

Пришлось Ариху и Соллию париться в бане, а после голодать, употребляя одну лишь воду, заговоренную местной колдуньей от всякого злого духа. Да еще сидеть в той самой бане на верхних полатях, опасаясь ступить ногой на землю.

Спустя три дня выпустили чужаков из заточения. За эти три дня какие только слухи по деревне не пробежали! Чего только не рассказывали досужие кумушки и быстроглазые озорные мальчишки! Будто бы в доме у Бигелы Кожевника сидят взаперти два лешака. Да какие! Ужасные! У каждого – одна нога, зато на огромной ступне. Глаз у них один на двоих, зуб тоже один. Они его передают друг другу. То один служит поводырем слепому товарищу, то второй. Речью зверообразны, не говорят, а ухают и рычат.

Другие сказывали, будто Бигела изловил и запер двух оборотней: один становится лисицей, второй – волком. Ждет теперь полнолуния, чтобы прилюдно приласкать нежитей осиновым колом.

Иные же полагали, будто дело обстоит куда проще и Бигела попросту захватил чьих-то лазутчиков, высматривавших слабые места у замка здешнего кунса.

Все были разочарованы, когда баню наконец с превеликими предосторожностями отомкнули, и на волю выбрались два исхудавших человека, не похожих ни на лешаков, ни на оборотней, ни даже на лазутчиков – такими уставшими и растерянными они выглядели.

– Ну, что собрались? – прикрикнул на односельчан Бигела. Те продолжали толпиться у его двора, изнемогая от любопытства. – Людей никогда не видали?

– Так, вроде, не людей ты и приветил, – отозвался из толпы чей-то голос. – Поговаривали, вроде как, лешаков словил или еще кого…

– Сейчас тебе будет лешак, – пообещал Бигела. – Против всякого обычая обижать странника. Но и в дом к себе вводить, не очистив, тоже не след! А вы уж целую басню сочинили, да еще с этой басней ко мне на двор явились!

– Правду говорят: с ковачом да кожемякой не вступай ни в спор, ни в драку! – выкрикнул еще один голос, молодой и задиристый.

– Это ты верно говоришь, – прищурился Бигела. – А теперь – ступайте! Дайте людям дух перевести. Не видите – устали с дороги да голодны.

"Сам же нас три дня голодом и морил", – подумал Соллий, однако не слишком досадуя на кожемяку. Человек не захотел идти против старого обычая. Не Бигела этот обычай устанавливал, не Бигеле его и ломать. И на том спасибо, что псами не потравил и на растерзание суеверам не отдал. В дом ввел, как гостей.

Арих ежился и озирался по сторонам. Большой бревенчатый дом Бигелы, его кожевенная мастерская, двор, огороженный забором, – все это не нравилось кочевнику. Стены, везде стены, изгороди, частоколы. И за каждым бревном, за каждым стволом мнился ему скрытый враг. Тут везде можно было устроить засаду – и не углядишь, откуда прилетела стрела.

– Скажи своему другу, пусть идет без опаски, – шепнул Бигела Соллию. От кожемяки не укрылся недоверчивый, бегающий взгляд степняка. – Здесь никто не прячется со стрелой наготове. Пусть не ждет.

Соллий слегка покраснел – ему стало стыдно за Ариха.

– Он вырос в степи, – ответил Ученик Близнецов, – для него любая стена как клетка. Прости нас, добрый хозяин.

– Люди иногда называют меня Бигелой, – сказал хозяин. – А иногда кожемякой.

Как давно не сидел Соллий на деревянной лавке! Как давно не подавали ему обед в деревянной миске! И какой обед! Блины со сметаной и лесными ягодами!

Арих от ложки отказался, ел руками, как принято у него на родине. Соллий подивился тому, с каким достоинством держался бывший вождь, как ловко управлялся с блинами и сметаной – даже не испачкал усов. Хозяйка, полная немолодая женщина с красными бусами на шее, посматривала на гостей с усмешкой, по-доброму, словно на сыновей, вернувшихся после долгого пути.

Бигела же, сидя с ними за одним столом, помалкивал – ждал, пока утолят лютый голод.

Лишь к вечеру завязался разговор, неспешный, степенный. Что бы поначалу ни думал о степняке кожемяка, а к концу вечера Арих прочно завоевал его сердце. В отличие от Соллия. Не любил Бигела, чтобы умничали. Арих же – не таков. Арих выслушивал с почтением, а отвечал хоть и немногословно, но искренне и по возможности полно. Это было хорошо.

Так обменивались новостями, слово за слово, речь за речью. И сказал Бигела своим гостям, что земли эти прежде были вроде как ничейные, лежали между веннскими и сольвеннскими, но затем – тому уж лет десять минуло или чуть менее – прибыли сюда островные сегваны. Худо сейчас на Сегванских островах. Надвигается холод и лед, наползает на побережье вечная зима, морозит рыбу в глубинах, вонзает ледяные иглы в морскую живность. Уходят люди с островов. Вот так и кунс Винитарий собрал дружину и на корабле явился на берега Светыни. Занял эти земли.

А потом прошло время – и согнал Винитарий с берегов веннское племя. Забыли уж, как оно называлось…

Тут Арих метнул в Соллия быстрый взгляд и усмехнулся.

Эта усмешка не укрылась от острых глаз Бигелы.

– Чему смеется твой друг? – спросил он у Соллия. – Хоть сегваны – мой народ, а все же не всем по душе то, что кунс Винитарий сотворил с веннским племенем. Ведь всех истребил, до единого человека. А землю их себе забрал. И замок поставил у излучины реки. Сторожит и землю, и народ.

– Друг мой вовсе не смеется над чужой бедой, почтенный Бигела, – отозвался Соллий. – Просто вышел у нас с ним спор две седмицы назад. Я ему рассказывал то, что читал некогда в книгах о веннском народе и о народе сегванов. И сказал я, что венны считают свой род по матери, а сегваны – по отцу. Друг мой подивился веннскому обычаю и сказал: "Должно быть, слаб этот народ – венны, если держатся такого глупого обычая". Ты же своим рассказом подтвердил его мнение.