Дарья Иволгина - Степная дорога

Домаслава глядела на смеющихся мужчин обезумев от боли и страха. Казалось, она и впрямь плохо понимает, где находится и что с ней происходит. Арих невольно покачал головой. Как это удалось Винитарию за одну только ночь превратить уверенную в себе, красивую девушку в это забитое, почти не похожее на человека существо?

Винитарий уловил неодобрительный взгляд своего меткого лучника.

– А ты, Арих? – спросил он, все еще посмеиваясь. – Будешь участвовать?

– В чем? – в упор спросил Арих.

– Гляди! – обратился к Домаславе Винитарий. – Вот человек, который убил твоего любовника!

Арих встретился с девушкой глазами. Он и не думал опускать взора. Там, у старого дуба, он поступил так, как считал нужным. Кунс принял его к себе, кунс дает ему и кров, и одежду, и оружие, кунс кормит из своих рук. Не защитить его – значило поступиться долгом.

Домаслава закусила распухшие губы. Она боялась закричать. Плоское узкоглазое лицо стрелка вызывало у нее необоримый страх.

– Красивая была, – сказал Арих с укоризной, обращаясь к Винитарию. – Зачем ты ее бил?

– Захотелось мне, вот и бил, – резко ответил кунс. Он почувствовал в тоне стрелка осуждение, и это ему ох как не понравилось. – Так будешь участвовать в жеребьевке? Если да, то дай Бледе что-нибудь из своих вещей.

– Для чего? – не понял Арих.

– Чтобы все по справедливости, – терпеливо разъяснял непонятливому Винитарий. Решил, что по первости не смекает Арих, дикий степной человек, какое веселье ему выпало. – Девушку эту я отдаю своим дружинникам на потеху. Понял ты наконец, дикарь? А чтобы никто из вас не остался в обиде, предоставим Богам решать: кто первый возьмет девчонку, кто второй – и так далее…

– БОГАМ? – Арих, казалось, не верил собственным ушам. – Ты думаешь, Боги участвуют в этом грязном деле? Для чего ты приплел их к этому? Смотри, Винитарий, они тебя покарают! Сколько я знаю Богов, все они мстительны и не любят грязи, а ты, похоже, разводишь ее нарочно, кунс!

Теперь замолчали уже все. Арих забылся – он упустил из виду, что давно уже не был вождем, хааном, что теперь он обыкновенный дружинник, один из многих в свите Винитария. Он говорил как вождь и сын вождя. И почему-то никто не посмел его прервать.

Винитарий пришел в себя первым.

– Одумайся! – прошипел он. – Ты никак вздумал меня учить перед всей дружиной, Арих?

– Ты прав, – просто согласился Арих. – Сам бы я не потерпел такого от простого дружинника – стало быть, не потерпишь и ты… Прости, кунс!

Винитарий счел извинения достаточными. По поведению Ариха он давно уже догадывался: новый дружинник, должно быть, знатного рода и там, у себя в Степи, не последним зачерпывал суп из общего котла.

Он передал Домаславу Бледе и ушел, оставив своих комесов самостоятельно решать, какой судьбе предать заплаканную наложницу. Почему-то Винитарию не захотелось вступать в долгие пререкания со строптивым стрелком. Как бы там ни было, а Ариху он обязан жизнью. Такие долги Винитарий помнил. По крайней мере, некоторое время.

Долго решать не пришлось. Арих без особенных размышлений взял лук и стрелы и вскочил на стол – как был, босой.

– Я заберу ее себе! – объявил он, настороженно поглядывая по сторонам.

Магула бесстрашно подошел к приятелю, не обращая внимания на нацеленную прямо ему в грудь стрелу.

– П-послушай, з-зачем тебе это? – спросил могучий сегван. – Н-наложница – д-дрянь д-девчонка, сам в-видишь… Н-не ты ли г-говорил, что "ж-женщина" и "ч-человек" – н-не одно и т-то же?

– Говорить-то я это говорил, – возразил Арих, – но выслушай и другое суждение! У моего народа принято, чтобы мужчина имел много жен, но ни одна жена не должна иметь много мужей – Богам противно это!

Магула повернулся к своим товарищам.

– З-зачем с н-ним д-драться, с-с таким б-б-бешеным? – спросил он. – П-пусть заб-бирает! Б-будут же д-другие!.. – И пояснил, заикаясь сильнее обычного и от натуги брызгая слюной: – Б-б-бабы…

Бледа оглядел остальных, выискивая взглядом недовольных.

– Ну что? – спросил он. – Подарим дурищу нашему лучнику? А то он нас всех, гляди ты, перестреляет…

Он усмехнулся.

Несколько человек пытались возражать, требуя "своего законного", но Бледа быстро остановил их.

– Не стоит эта потаскушка того, чтобы из-за нее ссорились мужчины, – примирительно заметил он. – Пусть Арих забирает себе женщину. И не трогайте ее. К чему нам ругаться? С нами любая пойдет. Добрая мужская дружба дороже женской ласки… А эта дикая кошка и ласкаться-то, похоже, не умеет. Будет визжать да отбиваться – кому это в радость?

Он подвел Домаславу к Ариху. Лучник спрыгнул со стола, все еще настороженно поглядывая по сторонам.

– Владей, – сказал Бледа. – В самом деле, ты ее заслужил. Без тебя и кунса бы в живых сейчас не было… Да только и ты живи с оглядкой, Арих. Незачем тебе обижать дружину.

– Спасибо, – хмуро ответил Арих. И взял девушку за руку.

Ощутив прикосновение этой крепкой, сухой руки, Домаслава содрогнулась всем телом. Страшен был ей Винитарий, но вдвое страшней казался этот чужак с плоским лицом и длинными черными волосами. Полно, да и человек ли он вовсе? Ей показали тело Воземута с двумя стрелами, вонзившимися в шею; объяснили, что стрелы эти пустил сквозь листву новый стрелок кунса Винитария. Ни один человек не мог стрелять так метко, не обладал столь острым зрением и твердой рукой. Как ему это удалось? Не злые ли духи ведут его, незримо помогая своим покровительством?

Не понимала она и другого: для чего он отобрал ее у дружинников, зачем взял себе? Ведь рано или поздно она все равно бы ему досталась. Откуда было знать Домаславе, что в роду у Ариха бесчестьем считалось позорить женщину. В отличие от сегвана, исчислявшего свою мужскую славу женскими слезами, степняк почитал за постыдное унижать ту, которая может понести от него дитя. Ибо ребенок берет не только от отца, но и от матери.

Для начала Арих подвел ее к плетеному коробу, где хранил нехитрое свое имущество. Вещей у степняка всегда было мало – ни к чему обременять себя лишним имуществом тому, кто в любой момент готов взять оружие, сесть на коня и навсегда покинуть старые костры. Однако живя при Винитарии, успел разжиться кое-какой одеждой – уговорили-таки оседлые люди стирать носильные вещи в воде и, пока сушатся, переодеваться в запасные. Народ Ариха, исстари кочующий по засушливым краям, где даже малая капля воды почитается за великую драгоценность, за подобное расточительство предавал лютой смерти: заворачивал в ковер и бил палками, покуда казнимый не испускал дух от побоев и духоты. А здесь, где несет свои воды полная, богатая Светынь, едва ли не каждый день полощут в воде портки и рубахи. Арих всякий раз низко кланялся реке, бормотал льстивые слова, уговаривал не сердиться на него за святотатственное деяние – погружать голые руки в светлые воды, брать живительную влагу ради стирки…