Генри Олди - Снулль вампира Реджинальда

Собственно, еще один маг высшей квалификации на кладбище имелся.

Венатор оценил.

Но затруднился определить типологию чар.

Земля дрогнула под ногами. Цвях с трудом удержал равновесие. Ловец же снуллей распластался по стене склепа и словно прилип к граниту. Казалось, никакая сила не смогла бы оторвать его от каменной поверхности. Землетрясение, конец света, совместное явление Вечного Странника и Нижней Мамы в сонме и сонмище всей их свиты – тщетно.

Приват-демонолог остался стоять, как вкопанный.

Твердь раскололась под зависшей в воздухе спрутомедузой. От тумана и следа не осталось: выкипел, унесся прочь волнами пара. Из зияющего разлома выхлестнула гибкая плеть: буро-зеленая, длиннющая, толщиной с бедро доцента Кручека. Плеть взметнулась над снуллем и изогнулась знаком вопроса, как если бы желала что-то узнать у монстра.

Пучок тонких усиков ощупал пространство.

Сохраняя вопросительный изгиб, плеть устремилась ввысь – словно, как в известной сказке про чудесный виноград, намеревалась достичь Овала Небес.

Кручек рискнул на редчайшее заклятие вызова. Теперь из земли пёр Адский Фагот – гигантский плотоядный лианоид. По одним непроверенным данным – результат безответственной гибридизации пещерного слизня-рыбоеда с пузырчатым библисом, процветающим в ла-лангских джунглях. По другим, еще более непроверенным – очередной крах (или, напротив, успех) чурихских некромантов-экспериментаторов.

На треть – растение, на треть – животное.

На треть – не пойми, что за пакость.

В разлом протиснулось мясистое образование, похожее на желто-розовый кувшин с крышкой. Кувшин рос на короткой ножке из стебля лианоида. Жадная пульсация ясно говорила: именно этим органом лианоид питается. Погост накрыло плотное облако вони: гнилые фрукты, тухлое мясо, корзина золотаря. Окаймленная по краю шипами, загнутыми внутрь, крышка кувшина открылась. Обнажилось нутро рта-желудка, блестящее от выделяемого секрета.

Рост Адского Фагота замедлился.

Кувшин оказался точно под снуллем. Молниеносный рывок – и добыча исчезла в его прожорливых недрах, где уже бурлил пищеварительный сок. Рот-желудок раздулся, чавкая: крышка плотно захлопнулась.

– Есть!

Кручек устало повел плечами, начал массировать затекшую от напряжения шею – и замер, душевно потрясен. Мерзавец-снулль, целый и невредимый, с издевательской медлительностью выплыл из кувшина, просочившись сквозь стенки. Кажется, он даже не заметил нападения Адского Фагота. Мало ли, кто тут чавкает?

Лианоид чмокнул, разочарован.

И скользнул обратно под землю, затягивая разлом.

Пальцы Фортуната свело судорогой: «мраморный веер» требовал завершения. Ну что ж, если не вышло у доцента, черед за охотником... Острые пластины камня, возникнув из ниоткуда, располосовали плоть снулля и со свистом унеслись прочь. А толку?

Наглый снулль колыхался, целехонек.

Высокая Наука пасовала перед кошмароносцем!

Фон Тирле наконец вышел из ступора. И бросился прочь, даже не пытаясь обратиться в летучую мышь. Далеко уйти ему не удалось: снулль настиг беглеца в одно мгновение. Оплел щупальцами, разрывая присосками одежду; неспеша подтянул к зловеще щелкающему клюву.

Желтки глаз с равнодушием изучали жертву...

«Ишь ты, какой любопытненький!»

Вампир дергался в мерзких объятиях, но, похоже, смирился со своей печальной участью. Зато Икер Тирулега вдруг отлепился от стены, упал на четвереньки, вскочил и боком, по-крабьи, кинулся к снуллю. На ходу он извлек склянку с прозрачной жидкостью. Одним движением старик вырвал пробку – и, размахнувшись, плеснул содержимым склянки на снулля, занятого выяснением отношений с блудным упырем.

Там, куда попала жидкость, плоть твари, шипя, вздулась смрадными волдырями. Снулль опять завизжал. Где не справилась Высокая Наука, неожиданно подействовало заветное средство ловца – муравейный сок. Жаль, сока не хватило, чтобы окончательно урезонить исполина.

Раз, другой – и склянка опустела.

Плоть снулля дымилась и шкворчала, как масло на раскаленной сковородке. Но чудище было живо. Не обращая внимания на отраву, разъедающую тело, спрутомедуза тесней сдавила щупальцами обмякшего вампира.

Венатор рванул из ножен шпагу, понимая, что это скорее жест отчаяния. Ноги стали ватными, отказавшись повиноваться. Руки налились свинцом. Все вокруг сделалось зыбким, ирреальным. Рассветные сумерки? – нет! Сам того не ожидая, Фортунат Цвях лицом к лицу встретился с собственным кошмаром: первым детским видением геенны!

Мироздание дало трещину. Открылась щель, и в ее глубине...

Ад.

Куда бы ни повернул голову венатор, ад следовал за ним. Страх ребенка, миг назад полагавшего себя мужчиной, охотником. Дыхание иного, нелюдского мира. Лютый холод, дикий жар. Неизбежность ухмыляется, скаля клыки. Ум цепенеет. Надежда умирает в душе. Спасения нет, это конец. Сколько раз охотник ни спускался во владения Нижней Мамы, преследуя демонов – во сне все снова было не так. Ноги не слушались, чары не действовали, ужас леденил сердце.

Взрослый Фортунат пытался успокоить дитя, таящееся в его душе.

Ничего не получалось.

А Матиас Кручек вновь стоял у постели умершей жены, бессильно рыдая над телом. Амулеты не помогли, и обряд не помог, и лекари развели руками. Агнесса умерла, прошло время, ему снится, что она умерла – вот, пробуждение, и радость, что это сон, и боль, что сон есть явь, и снова, и опять, по кругу...

Икер Тирулега съежился, закрыв голову руками – один посреди огромного пустого пространства, от горизонта до горизонта. Ровная, как стол, поверхность. Бездонный Овал Небес над головой. Старику, выросшему меж двух стен Рагнарского ущелья, хотелось стать маленьким, ничтожным, превратиться в букашку, козявку, глупого муравья, забиться в любую щель – лишь бы исчезнуть с этой сковороды. Но спасения не было. Он даже не мог закрыть глаза, продолжая видеть сквозь плотно сжатые веки, сквозь ладони, в которых пытался спрятать лицо...

И никто не мешал спруту цвета засохшей крови пожирать Реджинальда фон Тирле.

Никто.

Острый клюв безжалостно рвал плоть. Та не успевала восстановиться, зияя почти бескровными ранами. Присоски впились в кожу, высасывая и переваривая соки жертвы. Жалкие попытки сопротивления были просто смешны. Неимоверным усилием фон Тирле высвободил голову из смертных объятий. Хотел позвать на помощь, но щупальце сдавило горло, и голос сорвался в задушенное сипение. Словно в насмешку, из города в ответ донесся звук трубы. Какой-то весельчак спьяну решил сыграть побудку ни свет ни заря.

Вальпургиалии продолжались.

Шутник-трубач сбился на «Тарантеллу», выдул пять тактов бравурного марша – и заиграл кавалерийский аппель. Фон Тирле еще помнил эти звуки: сигнал сбора всадников после атаки. Тогда, под Трендау, их собралось немного: горстка безумных победителей.