Светлана Фортунская - Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна

– Ну что, можно мне уже домой? – капризно спросила она.

Мы с Домовушкой переглянулись.

– Вначале, я думаю, тебе умыться надобно, – засуетился Домовушка, ставя на огонь чайник, – а после кофейку испить. Песик, проводи девицу в мыльную камору.

Пес послушно пошел впереди Лёни в ванную. Он, как видно, тоже сообразил, что наша гостья может нам пригодиться.

– Коток, надобно ее упросить. Она нам и купит все, ежели наши денежки пригодные в Нынче. Да и разузнает все получше, чем ты, – ты уж не серчай, что я так, я не то что веры тебе не имею, а и ты не расспросишь прохожего, не разузнаешь истинно, только догадками да подсмотрами…

– Да понимаю я! – с досадой оборвал я Домовушку. Хоть и неприятно мне было признать это, но Домовушка был прав. Я не мог подойти к человеку на улице и спросить его: «Скажите, пожалуйста, какое сегодня число, какого месяца, какого года?»

А Лёня могла.

Пусть даже бы на нее потом посмотрели, как на сумасшедшую.

Со мной бы он просто не стал разговаривать. Решив, что тронулся умом (не я, а он сам).

Домовушка вытащил из загашника деньги. Загашник его находился в глубине ларя с мукой, в вышитом бисером ридикюле, с какими ходили дамы в начале века в театр или на балы. Деньги в этом ридикюле были разные: начиная от царских двадцатипятирублевок, смятых керенок и простыней первых советских денег до денег военных, послевоенных и прочих – все виды валюты, имевшей хождение в нашей стране в последнее столетие. Даже и золотые червонцы, царские и советские, были там.

А вот иностранной валюты не было.

В ней не случалось нужды.

Я задумался над тем, почему Бабушка, имея неограниченные возможности в смысле обеспечения себя необходимыми документами, а также хорошим к себе отношением со стороны властей предержащих, не эмигрировала в свое время от греха подальше куда-нибудь в спокойную Европу или в еще более спокойную тогда Америку. Хотя – все в мире относительно, в том числе и спокойствие. А дома (или почти дома, потому как наше Здесь не являлось для нее родиной в полном смысле слова, но все же было ближе к Там, чем, скажем, Франция или Бразилия), дома и стены помогают.

Но я отвлекся.

Домовушка, слюнявя пальчики синим от химического карандаша языком, отсчитал некоторое количество карбованцев.

– А где доллары, что Лада принесла? – вспомнил я о причине давешнего переполоха.

Домовушка, испуганно округлив глазки, посмотрел на меня и шикнул:

– Да чтой это ты, Кот! Да как можно! В шкапчик я запрятал, подалее!

– Вот и вынь их из этого «подалее». Потому что, я думаю, даже если карбованцы наши не имеют уже хождения, доллары остаются долларами, и их можно обменять на нынешние деньги.

– Да что это у тебя за недоверие к отечественной валюте? – вдруг встрял в разговор излишне взволновавшийся, по моему мнению, Рыб. – Не слушай его, Домовушка.

– Ты не жил при инфляции, а я жил, – огрызнулся я.

– Пожалуй, Кот прав, как это ни прискорбно признать, – вступил в разговор Ворон. – Тенденции к обесцениванию карбованца, наблюдавшиеся в наше время, могли привести к финансовому краху и к гиперинфляции карбованца. В таком случае – опять же повторюсь, как это ни прискорбно, – мы должны быть готовы к обмену валюты на имеющие теперь хождение деньги, будь то карбованцы или что другое. Потому что наших тысяч может не хватить на обеспечение даже и насущных нужд.

– Нет! – заявил вконец расстроенный Домовушка. – Не позволю законы порушать!

– А мы дохни с голоду, да? – спросил нахальный Жаб. Он, кажется, оправился уже окончательно и вполне владел всеми четырьмя лапами, когда спрыгнул с подоконника и запрыгнул на лавку. – Он тут будет лелеять свою чистую незапятнанную совесть, а мы будем подыхать с голоду. Хорошенькое дело!

– Интересно, – глядя в потолок и не обращаясь ни к кому конкретно, заметил Рыб, – откуда только это земноводное такое слово узнало! «Лелеять»!

– А ты, рыбное, думаешь, ты один книжки читал? – рассвирепел Жаб. – Я, может, тоже читал! Целых три прочитал! И нечего меня земноводным обзывать!

– Я тебя не обзывал, и к кому же ты относишься, к земноводным! – не сдавался Рыб. – А «целых три книжки», которые ты прочел, я могу себе представить! Про майора Пронина небось!

– И ни про какого майора, – миролюбиво сказал внезапно успокоившийся Жаб. – А вовсе про собаку одну, она ночью по болоту шастала, людей пугала, а потом обнаружилось, что ее фосфором мазали. И еще про Спартака. Во был мужик!

– А третью? – ехидно спросил Рыб.

– А третья была про любовь. Это моя бывшая заставила. Она эту книжку по ночам читала и ревела над ней, как корова. В голос. Только я не дочитал, больно толстая была.

– Кто, твоя бывшая? – елейным тоном осведомился Рыб.

– Нет, книжка! – взорвался Жаб. – Моя бывшая была стройная баба, и очень даже! Слишком даже, потому как плоская, точно доска-сороковка!.. А жрать нам дадут или нет?

– Ой! – вскрикнул Домовушка, отшвырнув и список, и карандаш в сторону. – Сей момент!

Чайник уже кипел. Домовушка насыпал в кофейник кофе, залил кипятком, остаток кипятка перелил из чайника в кастрюльку, поставил кастрюльку на огонь и всыпал туда гречку.

– Ни молочка, ни маслица кашку сдобрить… Что она там прохолаживается, заснувши, что ль?

– Ты про Ладу? – спросил я, помахивая хвостом. Я тоже уже чувствовал, что некоторое количество пищи пойдет на пользу моему организму.

– Нет, про эту…

«Эта», как Домовушка обозвал Лёню, появилась в кухне в сопровождении скучного Пса. Псу надо было выйти (напоминаю, что, в отличие от всех нас, он не мог воспользоваться туалетом).

Лёня зря времени не теряла. Прибегнув к косметическим запасам Лады, Лёня восстановила цвет лица и выглядела теперь вполне сносно. Даже и привлекательно – если кто любит худеньких.

Правда, наша Лада тоже теперь худенькая, вспомнил я некстати. Но ничего, это ненадолго. Проснется – восстановит прежние формы.

– Кофейку, – забеспокоился Домовушка, пододвигая к краю стола чашку с блюдцем и нацеживая из кофейника в чашку ароматную темную жидкость. – Не обессудь, к кофею у нас ничего нет. Все попортившись. Кашку, поверишь ли, заправить нечем. Не пособишь ли, не спасешь ли нас от голодной смерти? – Расчувствовавшийся Домовушка пролил синюю слезу, спохватился, вытер тряпочкой стол и сел напротив Лёни, подперев подбородок лапкой.

– Ладушке нашей спать теперича три месяца без просыпу, нам и в булочную, за хлебушком, послать некого, не сказывая про молоко с маслом. Не сжалишься ли…

– Я домой хочу, – неуверенно сказала сердобольная Лёня. – Разве что если быстренько…

– Быстренько, быстренько, – обрадованно залопотал Домовушка, вскакивая, выхватывая кошелек из сумки, укладывая туда приготовленные карбованцы, а также список необходимых продуктов. – Вот и перечень кладу тебе, чтоб, значит, знала ты, что надобно… А что сумка тяжела, так ты не сомневайся, Пес тебе подсобит нести. Он у нас дюж вельми…