Андрей Астахов - Девятый император

– Пошли! – Радим махнул мечом.

Отряд начал выезжать в открытые ворота. Улицы были затянуты удушливым дымом. У Вадима начался сильный кашель. Под копытами коней чавкала грязь – от жара пламени растаял снег. Кое-где лежали тела зарубленных монголами горожан, мертвая скотина, разбросанная рухлядь, которая не соблазнила народников [50]и была ими выброшена. Воины ехали плотным строем, прикрывшись щитами; по настоянию Прокопа Радим из головы колонны сместился в ее середину, доверив командование своему деснице. Радим думал о Млыне. Старый воин честно выполнил свой долг. Где теперь его тело? Даже земле предать нельзя…

Чем дальше отряд отъезжал от детинца, тем сильнее становились пожары. Тут среди трупов мирных жителей попадались и тела воинов – большей частью новоторжских ополченцев. Почти все были сражены стрелами. Над некоторыми уже причитали обезумевшие от горя женщины. Попадались среди трупов и монголы. Радим искал глазами тело Млына, но старого воина нигде не было. Зрелище разорения и смерти заставляло воинов стискивать зубы и втихомолку бормотать проклятия. Они уходят из города вместо того, чтобы сражаться.

– Впереди!

Первым увидел монголов смолянин Ларион – он же и закричал. В следующий миг монгольская стрела уложила его на месте. В конце улицы замаячили черные тени, раздался хриплый многоголосый рев, и на колонну русских посыпались стрелы. Завертелись с ржанием раненые лошади, упал сторонник, получивший стрелу в живот. Радим почувствовал удар в щит, глянул – стрела пробила два слоя дубленой бычьей кожи навылет. Но атаковать монголы не стали: выпустив в русских стрелы, подпустили их поближе и тут же ударились в бегство.

– Заметили, черти! – Радим плюнул в сердцах. – Теперь обложат.

– Надо спешить, – Прокоп поднялся в стременах, закричал: – Эй, робяты, у кого конь раненый, бросай его к лешему, садись на запасных!

– Жаль Лариона, – произнес Радим. – От изменника Субара ушел, а тут…

Отряд двинулся дальше и вскоре вышел из задымленных улиц к берегу Тверца. Здесь пожаров было меньше, и сгустившаяся темнота в какой-то степени скрывала колонну. Однако радость оказалась преждевременна: едва колонна продвинулась от города на полпоприща, как опять из темноты раздался хриплый рев, и на русских посыпались закаленные стрелы. Следом колонну атаковали монгольские всадники.

Наконец-то дело дошло до рукопашной. Две конные лавы с грохотом столкнулись во мраке, который рассеивал только багровый свет пылающих неподалеку домов. Застучали мечи о щиты, зазвенела сталь, раздались вопли первых раненых.

Радим зарубил монгола, который налетел на него с пронзительным воем; вражеский воин пытался закрыться саблей, но тяжелый булатный меч Вадима разнес саблю в куски и развалил монголу череп. Другого монгола Радим выбил из седла, толкнув его щитом, и вражеский всадник свалился прямо под копыта коней. Еще один монгол попытался в свалке ткнуть Вадима копьем – спасла кольчуга. Воевода ответил таким ударом, что монгол тут же обмяк в седле. В темноте было невозможно разобрать, сколько воинов участвовало в схватке, но русские одолевали. Голова колонны под водительством Прокопа прорубилась сквозь вражеские ряды; Прокоп, размахивая окровавленной секирой, собирал вокруг себя воинов. Тогда засвистели дудки из конских костей, и монголы начали отступление. Улица, заваленная людскими и лошадиными трупами, вмиг опустела.

– Эй, все живы? – спросил Радим, откашлявшись.

– Василь Пятка погиб, – раздался из темноты чей-то голос. – И Хлуд полег.

– Тимоня мертвый, – добавил другой.

– Едем! – скомандовал Прокоп. – Некогда нам мертвых считать, их Бог посчитает…

Пока отряд ехал по берегу, Радим передумал многое. Он неожиданно для себя сделал вывод, который его поразил – Прокоп Псковитянин был бы куда лучшим воеводой, чем он сам. И неважно, что чужеземный воин побил Прокопа в поединке. А где он сам, этот чужеземец? Солгал, старый лис, дал ложную клятву, улизнул из Торжка вместе с дочкой. Поди, смеется над доверчивым воеводой новоторжским, а как узнает, что монголы сожгли Торжок, так и вовсе сочтет его, Вадима, недотепой. Пусть так. Жаль лишь, не может он увидеть снова дочь чужеземца Акуна, заглянуть в ее лучистые карие глаза, ощутить аромат ее волос! Спасая свою жизнь, пробиваясь через вражеское войско из пылающего города, новгородец Радим Резанович думал о Руменике.

– Монголы? – завопил кто-то истошно.

Радим вздрогнул, очнулся от грез. Впереди него из седла вылетел русский всадник, выбитый стрелой. Монголы с воем обрушились со стороны реки, отрезая колонне Вадима путь к лесу.

Радим замахнулся мечом на монгола, и тут почувствовал, что конь под ним падает. Он опомнился уже в снегу. К счастью, конь его не придавил. Вражеский всадник пустил коня прямо на Вадима, пытаясь смять его – Радим увернулся и длинным секущим ударом свалил монгола наземь. Теперь у него был конь. Недолго думая, Радим вскочил в седло. Вокруг него шел бой. Русские отчаянно отбивались длинными мечами и тяжелыми шестоперами, сбивая наседавших монголов. Но и отряд Вадима терял воинов. Упал с разрубленной головой Ярема-лучник. Вражеская стрела нашла Халзана. Когда монголы в очередной раз рассеялись, и Радим пересчитал своих людей, оказалось, что в строю осталось только девять воинов.

Воевода еще успел подумать, что в Новгороде так и не узнают, как погиб он сам и его дружина, а на русских опять посыпались стрелы с другого берега Тверца. Монголы стреляли наугад, потому что стало совершенно темно – больше старались заградительной стрельбой не дать русским подойти к границе леса. Прокоп упорно вел колонну. Скорее всего, монголы перебили бы всех, если бы не то, что русские сочли промыслом Божиим. Всадники монгольской сотни, шедшие на перехват по льду Тверца, вдруг стали проваливаться под лед. Верно, тепло от охвативших Торжок пожаров ослабило лед, и он начал трескаться. Выбраться из полыней не удалось никому – напрасно монголы бросали им арканы. Река унесла всех.

– Хвала Пречистой! – воскликнул Прокоп, когда они добрались до леса. И тут же помрачнел, потому что из двадцати девяти воинов уцелело только четверо.

Радим подъехал к Прокопу, чтобы пожать руку своему приказному воеводе, но тут голова у него закружилась, и новгородец поник в седле. Прокоп подхватил молодого воеводу, с помощью одного из воинов бережно снял его с седла. Левая нога Радима была пробита монгольской стрелой.

Великий Субэдей прибыл к Торжку следующим утром. Его встретило печальное зрелище – город почти полностью сгорел. На пепелищах выли собаки. У въезда в монгольский лагерь полководец увидел трофеи – кучу из голов, отрубленных у павших русских воинов.