Пола Вольски - Наваждение

Дверца кареты захлопнулась. Фиакр тронулся, и пансион остался позади. На Элистэ нахлынуло чувство беспомощности, свободного падения – как в тот раз, когда она представила, будто бросается с Винкулийского моста. Что ж, она сделала выбор. Назад пути нет.

Они проехали Крысиный квартал – Элистэ этого даже не заметила, – и покатили по Университетской улице, миновали Университетскую площадь. Свободную Башню (бывшую Королевскую) и до омерзения пропагандистскую скульптурную группу «Десять мыслителей», воздвигнутую на месте снесенного ансамбля «Десять монархов». Затем фиакр свернул на одну из примыкающих к площади многочисленных кривых улочек и остановился у какого-то безликого перекрестка. Они вышли. Дреф расплатился и увлек свою спутницу в безымянный переулок, к облупившемуся дому, над дверями которого красовалась расписанная от руки вывеска «Зук и компания. Посредническая контора». Он постучал условным стуком – два удара, пауза, четыре, пауза, еще два, – и им сразу отворил дверь мужчина грубоватого крестьянского вида, с седыми усами и красным ромбом на груди. Элистэ подумала, что это сам мастер Зук, глава посреднической конторы, но убедиться в этом ей не пришлось, потому что Дреф не стал их знакомить. Они перемолвились всего парой слов, но в разговорах, видимо, не было надобности. Седой молча пожал Дрефу руку, повернулся и провел их в скудно освещенную комнату, где стояли два больших, доверху набитых книгами деревянных ящика. Элистэ вопросительно посмотрела на Дрефа, но тот уже занялся делом. Вытащив из одного ящика десятка два книг, он взялся за слегка выступающую внутреннюю нижнюю кромку и поднатужась поднял дно, на котором покоилась добрая четверть груза. Под этим дном обнаружилось второе, а между ними – свободное пространство. В стенках из неполированных сосновых досок были проделаны дырочки для воздуха, хитро замаскированные. Так вот в чем ей предстояло путешествовать! Элистэ невольно подумала о гробе.

– Залезайте, – скомандовал Дреф.

Так сразу? Не переговорив, не объяснив, не ободрив? Чистое безумие, ни в какие ворота не лезет. Она бы с ним поспорила, но он сразу Поймет, что ей страшно. Он и так, вероятно, догадывается, но ей было стыдно открыто выказывать слабость. Вздернув подбородок, Элистэ подошла, села на край ящика, перебросила ноги и улеглась на дно. Места вполне хватает, сразу отметила она. Можно лечь на бок, немного поджав ноги; не так уж плохо. Но ее брала дрожь при мысли о книгах, которые навалят сверху, о темноте и тяжести, которую ей с места не сдвинуть. Да еще крышку заколотят, точно у гроба, – у нее даже похолодели ладони.

Дреф и Зук склонились над девушкой. Зук протянул глиняную кружку, которую она приняла без особой радости. Кружка до самых краев была наполнена темным настоем. Элистэ опасливо принюхалась, вдохнула густой приторный аромат. Все чувства подсказывали – «не пей». Но Дреф и Зук ждали. Какой жалкой трусихой предстанет она перед ними, если заартачится в решающую минуту. Ее начнут уговаривать и уламывать, в конце концов она уступит, а в результате только даром потратит время и будет казаться последней дурочкой. Из гордости, а может, из простого тщеславия Элистэ начала пить. Настой оказался чудовищно сладким и густым, с каким-то горьковатым, даже тошнотворным привкусом. Стоит поперхнуться или, того хуже, не удержать мерзкого пойла – и стыда не оберешься. Она заставила себя проглотить настой, не обращая внимания на вкус, и вернула Зуку пустую кружку.

– Молодчина.

Дреф изобразил это слово губами, но не произнес вслух, – так, по крайней мере, ей показалось, потому что она ничего не услышала. А, возможно, настой уже стал оказывать свое действие, притупляя восприятие. Две или три минуты она смотрела, как Дреф и Зук возятся у второго ящика, но уже не понимала, что именно они делают: она вдруг разом отупела, а потом зевнула во весь рот. Поразительно, до чего быстро сработало варево. Элистэ ощущала, как сон холодком растекается по жилам, обволакивает тело и разум, замедляет жизненные процессы. Может, ей дали слишком большую дозу, и она сейчас не уснет, а умрет? Полагалось бы испугаться, но Элистэ так расслабилась, что не осталось сил бороться. Ощущение и в самом деле не было неприятным. Сомнения и тревоги отступили, на нее снизошла неестественная, но безмятежная благодать. Скоро она целиком отдастся во власть сна, который подхватит ее и унесет на своих крыльях. Но минутку она еще протянет, всего минутку – посмотреть, что там делают Дреф и Зук, хотя различать их становилось все труднее и труднее: они были далеко-далеко и словно в тумане.

– Устраивайтесь поудобней.

Голос Дрефа выплыл из пелены тумана. Она заморгала, тщетно пытаясь сосредоточиться, но увидела только бесформенный силуэт. Оказалось, что она стоит на коленях, опершись подбородком и руками о край ящика. Элистэ почувствовала, как Дреф взял ее за плечи – от его рук исходило тепло – и осторожно уложил на дно. Самодельная подушка – сложенная скатерть или что-то из одежды – легла ей под голову на необтесанные сосновые доски. Мгновенное легкое прикосновение к щеке двух его пальцев – или это ей только приснилось? Теперь все окончательно поплыло у Элистэ перед глазами, а потом она провалилась в забытье без всяких сновидений.

Она не почувствовала, как опустили второе дно и поверх навалили книги. Стук молотка, когда забивали крышку, тоже не дошел до ее слуха. Элистэ не знала, что рано утром ящик, в котором она лежала, вынесли вместе с другим из посреднической конторы Зука и взгромоздили на большую грузовую телегу, в которой уже тесно стояли короба, сундуки и бочонки, отбывающие в разные провинциальные города и местечки. И ни малейшей искры не промелькнуло в ее отключенном сознании, когда возница, забрав последнюю партию груза, тронул с места громоздкую телегу и она со скрипом поползла по серым безлюдным улицам к Северным воротам.

Буметта, Надвратный Страж, находилась на своем обычном посту, где была всегда и пребудет впредь. Давным-давно, в незапамятные времена, как смутно Ей вспоминалось, глаза Ее были обращены на север. Перед Нею до самого горизонта расстилался сельский простор; позади лежал город. С этой высокой точки открывался прекрасный обзор, здесь Она и несла денно и нощно свою вахту, в любую минуту готовая поднять тревогу. Трижды в Ее прошлом существовании Она это делала, и пронзительный вой Ее сирены поднимал людей, защитников Врат, на отражение наступающих чужеземных орд. Затем долгий беспамятный сон смежил Ее железные веки, и Врата остались без присмотра. Когда же Она снова очнулась, то увидела, что позиция Ее изменилась. Теперь Она была обращена к городу, однако призвание Ее осталось все тем же – предупреждать о противозаконных попытках пройти под Вратами.