Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

– Этот напиток зовут тюрегвизе. Я видела, как его пьют, и знаю, на чем и сколь долго настаивают, – Мэллит надела поданное подругой платье и повернулась спиной, чтобы его зашнуровали. – Царственная Матильда в самом деле пила тюрегвизе, но это было давно. Пришедшая разгневана или печальна?

– Она спросила про тебя почти то же самое, – голос Сэль дрогнул от смеха. – Я объяснила, что тебе здесь хорошо, и ее высочество обрадовалась, потому что с ней тоже все в порядке.

– Но ведь она потеряла… – губы не желают произносить ставшее мерзким имя, – потеряла всё и бежала.

– Когда всё теряют, не боятся нового. Наверное, внутри нас есть что-то вроде сундука, если в нем всякий хлам, новое просто не поместится. Готово… Хорошо, что нам подарили алатские шали, витязям очень нравилось видеть свое, значит, обрадуется и ее высочество.

– Тогда я вдену серьги-цветы.

– Правильно, – кивнула Селина, чье платье украшала присланная к Зимнему Излому полная неба брошь. – Ее высочество тебя любит, правда, не слишком сильно, но сильно любить выходит очень немногих. В людях вообще мало любви… меньше, чем остального, поэтому глупо, когда нас учат любить всех. Это как если б у нас была бутылка хорошего вина, а мы бы его вылили и принялись размазывать тряпкой по всему дому.

– Ты заметила верное, – согласилась Мэллит, понимая, что вспоминала Царственную нечасто и без радости, ведь возле ног былого добра лежала черная тень. – Я иду. Нужно подать тюрегвизе и фрукты.

– Я подам, а ты, если захочешь сбежать, опрокинь что-нибудь на юбку, извинись и выйди. Только так, чтобы дверь хлопнула. Мы с Маршалом будем ждать тебя в «слепой» комнате, я услышу и войду.

– Я последую умному совету, – гоганни запахнула шаль и вышла. Ее грызли сомнения и жалость: говорить с потерявшими любимых всегда страшно, только Селина не ошиблась, возникшая из былого не напомнила ни покинутый дом, ни сожженное грозой дерево. Радостная, она протянула к ничтожной обе руки, и страх разбередить чужую рану сгинул.

– Мэллица! – глаза Царственной сияли, а щеки украшал юный румянец. – Или тебя теперь звать Мелхен?

– Я не знаю ответа, – призналась девушка, – я и та, и другая, и я рада!

– А уж как я рада, что ты не сгинула из-за… Счастье, что обошлось, хотя мне бы головой думать не помешало! Бочке ж, это мой рысак, ясно было, что в Сакаци ты не усидишь. И как только добралась?

– Мне помог человек племени моего. – Достославный из достославных мертв, и он, жертвуя ненужной, желал добра. – Мы разминулись… Когда я переступила порог Эпинэ, вы уже были далеко.

– Ты стала иначе говорить и смотреть, а уж как похорошела! И подружка не хуже, только б вам делить никого не пришлось.

– Этого не будет, – сказала гоганни и замолчала, ведь иначе пришлось бы открыть тайну Сэль и свою. Царственная поняла иначе.

– Рассказывай, – велела она, – только не про дрянь. Каково… себя от стенок отскребать, знаю. Той же отравы хлебнула, разве что фляга другой была, розовенькой…

– Что я должна рассказать?

– Как встать сумела. Что тебя витязи Роберовы до какого-то городишки довезли, а откуда ты уже со Спрутом уехала, знаю. Дальше-то что было?

– Дальше? – повторила гоганни и замолчала. Не потому, что вошла Сэль с подносом, просто «дальше» случилось слишком многое, и началом ему стали пролитая первородным Валентином кровь и серый взгляд названного Удо, грустный и такой теплый… Ничтожная успела забыть, что значит тепло, но в Талиге оно везде. Вдоль дороги вспыхивал огонек за огоньком, отогревая замерзшее, лед таял, сквозь него пробивались ростки, которым предстояло стать золотыми вечными цветами, но они еще не знали этого, и Мелхен тоже не знала…

– В кувшине тюрегвизе, – сказала гоганни, когда подруга, не сказав ни единого слова, вышла, закрыв дверь так плотно, как не закрывала никогда прежде. – Наш друг капитан Уилер оставил ее, а мы решили взять, ведь она, как и вы, из Алата.

– Из Алати, – поправила именуемая Матильдой. – Видала я вашего бродягу… Был бы витязь хоть куда, да родился не там. Но на своем месте хорош. Радуйся!

– Н… Мелхен радуется. – Сэль принесла и вино. «Змеиную кровь». Франимские торговцы за подобную редкость брали дорого, и им платили. Франимские торговцы с их отороченными коротким мехом колпаками и ивовыми корзинами… Ставшая Залогом надевала похожее платье и пробиралась ночным городом в погоне за уродливой тенью. Ночным городом… Мертвым городом.

– А ну забудь дрянь! – прикрикнула потерявшая многое и нашедшая большее. – О хорошем говори!

– Первым стал воин Дювье, – послушно начала Мэллит, – он отдал мне адрианову звезду, она спасла меня от страшной лошади. Потом выбежал полковник Придд и пролил ради меня свою кровь в снег…

Как же Мэллице досталось, и как же ей повезло! Но куничка заслужила, потому что ушла! Не смирилась, став безвольной куклой, не тронулась умом, не убила ни себя, ни Альдо – ушла. В ночь, в беду, в войну, хотя на войне людей больше, чем уродов… Было больше. Матильда мотнула отпущенными на свободу волосами, словно отгоняя скачущих к броду разбойников. Тогда она не знала про бесноватых, просто чуяла нечто жуткое, как и Мэллица в этом, Франциск-Вельде. Ничего не скажешь, съездили на праздничек!

– Нам велели бежать, – объясняла рыжая девчонка, которую теперь, именно теперь и именно такую, хотелось назвать внучкой. – Нареченный Куртом желал сберечь любимую, а полковник Придд давал солдат, но мы остались драться. Иначе было нечестно, мараги гордились тем, что жена и дочь генерала Вейзеля разделили с ними праздник, как мы могли не разделить их беду?

– Не могли. – Она тоже не ушла с Обросшего Яйца, хотя без нее бы как раз обошлись, вот генеральша Вейзель в самом деле была нужна. – Я еще увижусь с твоей Роскошной, может, даже помочь сумею… Хотя она и сама знает, что ей повезло прожить сразу и с любовью, и с открытыми глазами.

– Нареченная Юлианой познала любовь, – Мэллица все еще говорила с вывертами, но понимала все! – Она говорит об истоках своего счастья, но не все это понимают, и не все хотят слушать.

– Я захочу, – пусть говорит, пока говорится, пьет и говорит, даже если прежде не пила. – Мэллица, раз уж мы о любви… Сейчас скажу, а то забуду еще! Если Урфрида к тебе снова сунется, гони ее к кошкам и ничего не бойся, слышишь? У моего хря… У его высокопреосвященства власти достанет заткнуть кого угодно, а уж эту красотку ноймарскую и подавно! Что она тебе нагородила?

– Нареченная Урфридой желала, чтобы я вышла за капитана Давенпорта, но он исполнен… Капитан Давенпорт благороден, но не понимает, почему Юлиана говорит про Курта, и не хочет слышать, что ему говорю я.

– Значит, я объясню. Как ее высокопреосвященства. Без любви жить, и неплохо жить, можно, бывает такое, не в юности, конечно, а вот с чурбаном счастья точно не видеть. Если ты не колун, само собой.