Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

Ссоры любящих угнетают, но Мэллит не ушла, потому что Сэль этого не хотела. Гоганни стояла возле печи и смотрела на Герарда. Отважный надел парадный мундир и украсил себя орденами, но досада на его лице спорила с огорчением. Брат подруги не желал свадьбы и в который раз приводил довод за доводом, а Селина отвечала, повторяя то, что говорила уже не раз. Из всех драгоценностей она все же выбрала жемчуг из дома Монсеньора монсеньоров. Подруга говорила о второй любви, но с ней все еще была первая. Мэллит привычно тронула золотой цветок на груди, желая Сэль излечиться хотя бы через десять и шесть лет, когда названный Руппи уподобится регенту. Задумавшись о грядущем счастье, гоганни не сразу поняла, что Герард заговорил о Создателе, чего прежде не делал.

– Мне это не нравится… – волновался он. – Конечно, его высокопреосвященство тебе разрешил, но ему велел Монсеньор, а от эсператистов добра все равно не жди.

– Гаунау не очень эсператисты, у них что-то более умное. – Сэль наклонилась и взяла на руки кота, хотя его когти несли угрозу платью. – Вот его величество держит слово и знает про Королеву Холода, а у нас только Книгу Ожидания читают, хотя в ней, если подумать, умного мало.

– Сэль, ну что ты такое говоришь! Вспомни ее величество, она же все время молилась.

– Я помню, – подруга закусила губу, сдерживая неуместные в день свадьбы слезы. – Ее величество думала, что она эсператистка, а ты думаешь, что ты – олларианец, только серые кошки и черные кошки все равно кошки. Мы не знаем о том, откуда все взялось, и можем только верить в то, что нам говорят, а эсператисты и олларианцы говорят одинаково. Что нет никого хуже Врага и лучше Создателя, потому что он самый умный, справедливый и добрый. Ее величество в это верила, и бабушка верит, но разве они могут думать одинаково? Я не про молитвы, которые мы читаем не по-гальтарски, а про главное. Для бабушки справедливо, что она стала графиней, а соседа, который ей пакостил, повесили. Когда она узнает, что я вышла за его величество, она решит, что это несправедливо, но все равно захочет приехать, ведь бабушка королевы важней жены графа и тессория. И это для нее будет справедливым, а для ее величества справедливым было, чтобы не казнили тех, кто поднял восстание в Эпинэ, потому что виноваты не они, а те, кто их довел. И когда у ее величества начинались неприятности, она не думала, что это несправедливо, потому что другим было хуже. Понимаешь, королева с королем отвечают за всё, что делается в стране, зато бабушка…

– Сэль, ты какую-то чушь несешь! Это как… мешать варенье с гнилой капустой.

– Не мешать, а сравнивать. Если тебе так проще, то одни думают, что Создатель – это гнилая капуста, а другие – что варенье. И неважно, что на севере варенье варят из яблок и смородины, а на юге из абрикосов, главное, что оно варенье. С эсператизмом и олларианством так же. Для хорошего человека Создатель будет вареньем, но он не станет заставлять других его есть, будет только угощать. Зато скверный примется свою капусту насильно пихать другим в горло. Теперь понял?

– Сэль!

– Наверное, я плохо объясняю.

– Подруга говорит, – не выдержала Мэллит, – что хорошее может зваться по-разному, но быть схожим, как и дурное. Ты видел злых, живущих рядом, и добрых, приходящих издалека. Неужели тебя бы опечалил союз Сэль и нареченного Рупертом?

– Нет, конечно! Это же совсем другое…

– Но не из-за Создателя. И вообще с дриксами мы воевали больше, чем с гаунау. – Сэль повернулась, чтобы посмотреть на часы, она ждала конца разговора. – Тебе просто не нравится, что я выхожу за его величество, вот ты и выдумываешь.

– Да, – брат шагнул к сестре, теперь они стояли совсем рядом, – не нравится! И вообще хватит врать, я понял, почему ты уперлась! То есть вспомнил, что тебе говорил отец, когда мы почти доехали… Ты ему обещала короля, но ведь это же глупость какая-то!

– Вот и молодец, что понял! Может, ты еще расскажешь, с чего бросился защищать господина фок Глауберозе, когда у тебя был приказ твоего маршала – удирать? Тоже ведь глупость!

– Сэль, это же совсем…

– Другое, да? – руки подруги сжали кота, и тот недовольно, но уместно закричал. – Ты хочешь стать, как монсеньор Рокэ, ну так научись не врать себе и не передергивать… Это мужское слово, ты его еще, наверное, не знаешь, я его слышала от господина Валме. Маршал!

Удержать черно-белого, когда он стремился прочь, не мог никто. Быстрый, он извернулся и вырвался, упав на пол меж сестрой и братом. И тут же забили часы.

– Герард, – торопливо заговорила Сэль, – если ты начнешь глупить, я скажу полковнику Лауэншельду, чтоб тебя куда-нибудь заперли и не выпускали до утра. Маршала тоже лучше запереть… Мелхен, ты видела, куда он полез?

– Под кресло. – Нужно было говорить, чтобы не заговорил Герард, и Мэллит улыбнулась. – Если твоего брата запрут, нужно, чтобы ему принесли запеченного мяса в соусе из красных ягод. Оно получилось лучше, чем ничтожная надеялась, ведь…

Раздавшийся за дверью могучий звон напомнил о том, как призывали в чертог ары. Хмурый Герард шагнул к Сэль, желая взять ее за руку, но подруга изогнулась, будто ее тело стало кошачьим, и, обойдя брата, села в кресло, под которым таился черно-белый.

– Войдите, – громко и отчетливо произнесла она. – Я жду, я готова.

Она сказала. Ее услышали и вошли.

До весны оставалось полтора часа везде и час – в бывшем кабинете Рудольфа, уже окончательно превращенном в Большую Гербовую гостиную. Георгия велела подвести стрелки часов, чтобы, простившись с зимой в почти семейном кругу, ровно в полночь выйти в Парадную анфиладу. Все силы герцогини уходили на будущий Октавианский прием, и нынешний праздник предполагался предельно скромным: церемонный проход – полноценным кальтарином дефилирование полутора дюжин пар назвать было нельзя – к Торкской гостиной; вино и беседа для солидных гостей и полтора часа танцев для молодняка. Принуждать августейших детей полуночничать Георгия не стала, но фрейлинам предстояло слегка порезвиться в обществе не столь многочисленных знатных кавалеров и восполняющих их нехватку офицеров гарнизона. За музыку отвечал Коко, за десерты – повара Ноймариненов и фарнские кудесники. Арлетта не желала встречать Весенний Излом без хорошего шадди, да еще и лишить его Франческу, а запомнившая выходку Аглаи Георгия опасалась опозориться перед фельпской гостьей, пусть та и промолчала бы.

– Боюсь, – герцогиня понизила голос, хотя вокруг были лишь свои, – боюсь, мое решение истолкуют как окончательное признание Фарнэби.

– И чем это плохо? – удивился одетый в парадный маршальский мундир Рудольф. – Гогенлоэ пусть скажет спасибо, что его в Бергмарк не отправили, к Манрикам.