Эйприл Женевьева Тухолки - Бессердечное милосердие [litres]

После смерти Сигги я частенько вспоминала тот разговор.

Прошлой осенью она поскользнулась на льду и сломала бедро. Ходить после этого не могла, и ее терзали ужасные боли.

Пока я резала ее запястья, Руна крепко ее держала. Ее уроки даром не прошли, и я сделала все именно так, как она нас и учила долгими темными ночами у костра – два быстрых, чистых разреза на нежной коже в том месте, где синие вены переходят в красные. Потом я поила ее свежей чистой водой, а Джунипер шептала ей на ухо предсмертное стихотворение.

Мы несли истинное Милосердие.

Сигги, чувствительностью при жизни не страдавшая, перед смертью вдруг стала сентиментальной.

Иногда такое случается.

– Хотела бы я, чтобы Рол вернулся, – пробормотала она мне, положив одну руку себе на сердце, а другую – на мою руку.

– Да, – прошептала я, – не плохо бы было.

– Жаль, что я никогда не увижу тролля, живущего на дальнем севере. Хотелось бы увидеть и только что убитого гигантского снежного медведя. И жаль, что мы с Ионой не провели наши последние годы в теплой каменной хижине у моря. А еще я так и не встретила Морских Ведьм и не увидела Опаленных Деревьев.

– Да, очень жаль.

Наша наставница Милосердия испустила последний вздох.

Мы подняли ее тело на наспех сложенный погребальный костер из сосновых веток. Вместе мы разожгли огонь. Вместе уселись рядом и молча смотрели, как душу ее уносит в Холхаллу пламя.

Я, дрожа, взбиралась на Опаленное Дерево, а голос Тригва призывал меня лезть все выше и выше. Я глянула через плечо всего лишь раз. Увидела черные деревья, белый песок и голубую воду.

Я ухватилась за последнюю перекладину и, подтянувшись, оказалась на мосту. Подождала, пока уймется дрожь в ногах, а затем глубоко вздохнула и огляделась. Мост соединялся со множеством других деревянных мостов, между которыми были разбросаны десятки хижин. Целая деревня в небе!

Тригв вскарабкался за мной, и легко прыгнул на доски. Остальные, пройдя по мосту до конца, уже входили в большое круглое деревянное здание с конической крышей, поднимающейся к самым облакам.

Вцепившись в веревочные перила и медленно переставляя ноги, я двинулась за всеми. Тригв следовал на шаг позади. На каждом шагу доски подо мной скрипели, и я вздрагивала. Меж тем усилился ветер, и черные листья Опаленных Деревьев вокруг, казалось, предостерегающе затрепетали.

Из большой хижины вышла Сейдж и, заметив, что двигаюсь я совсем уж неуверенно, ободряюще улыбнулась, а затем легко пробежала по мосту, взяла меня за руку и начала читать молитву.

Она воззвала к ветру, птицам и облакам, а затем провела пальцем мне по щеке.

Мой страх вдруг исчез – сломался, словно сухая ветка под ногой.

Я отпустила веревку, выпрямилась и улыбнулась. Теперь я смотрела вниз без ужаса, наслаждаясь красотой деревьев и моря внизу.

– И крыльями как смоль обзаведясь, – невольно обронила я.

– Пронзили Ведьмы небо синее . – Голос Тригва был глубоким и ясным.

Сейдж, рассмеявшись, подхватила:

– Людишкам сирым оставив грязь …

Хижина Матушки Хаш, несмотря на название, была большой, как жилище ярла. Я проследовала за Сейдж через несколько комнат, разделенных только длинными нитями с нанизанными на них крошечными ракушками, которые тихо позвякивали, когда мы проходили через них.

Морские Ведьмы были повсюду – молодые и старые, от только что вставших на ноги младенцев до седовласых женщин вроде Сигги. Одни ткали на огромных деревянных ткацких станках шерстяные нити, другие пекли в гигантском очаге хлеб, третьи окрашивали шерсть в цвет морской пены, четвертые молились у открытого окна. На всех были зеленые шерстяные юбки, и у всех волосы свободно спадали на спину.

Из отверстия посреди пола вверх поднималась мощная ветка Опаленного Дерева и, пройдя через другое отверстие в крыше, уходила наружу, отчего хижина казалась живой. Я почувствовала тепло, исходящее от ветки, и подняла руки ладонями вверх, и их мягкими волнами омыло тепло.

Ко мне присоединились Руна, Ови и Джунипер, и Джунипер источала радость. Из-за занавеса из ракушек появились Аарн и Саша, глаза Аарна были широко раскрыты, и даже Саша позабыла свою тихую грусть и с интересом оглядывала хижину.

Несколько ведьм узнали Джунипер и кивнули ей. Сейдж и другие наблюдатели ушли к матушке Хаш, а мы остались у дерева ждать. Одни ведьмы улыбались нам, другие смотрели на нас с любопытством, третьи спокойно занимались своим делом.

К нам подошла ведьма средних лет и указала на нашу разорванную одежду.

– Разденьтесь, я выстираю и починю вашу одежду.

Она сделала знак другой ведьме – девочке лет двенадцати. Та вышла из хижины и вскоре, застенчиво улыбаясь, вернулась с аккуратно сложенными одеждами в гладких веснушчатых руках.

Я сняла сапоги, сбросила плащ, положила на пол топор и начала раздеваться до штанов. Закончив, отбросила окровавленную одежду Сестры Последнего Милосердия и в сердцах пнула тунику, радуясь, что наконец-то избавилась от нее. Скользнула в чистую тунику морской ведьмы, шерстяная ткань которой пахла яблоками и свежим воздухом.

Я обернулась и прежде чем Ови натянула ведьмину тунику, успела заметить на ее теле шрам – тонкий и розовый, тянущийся от нижних ребер до пупка. Джунипер как-то предположила, что Ови получила его в той же битве, в которой потеряла глаз.

Тригву и Аарну тоже выдали новые туники. Льняные штаны Тригва были сшиты из плотной, искусно сотканной ткани и оттого от шипов Смертельной Ежевики почти не пострадали, но его туника была разорвана по меньшей мере в четырех местах. Он сбросил мех и разделся до пояса. Аарн сделал то же самое.

Я собрала нашу старую одежду в кучу.

– Чинить наши лохмотья нет нужды, – сказала я ведьме и, подойдя к большому очагу, бросила их в огонь, а затем с улыбкой смотрела, как простые, окровавленные туники Сестер Последнего Милосердия превращаются в золу.

Все смерти, которую мы несли в наших одеждах, все пятна крови… исчезли. Мне хотелось бы сжечь и наши плащи, но мы не могли позволить себе новые, и они нам были нужны, чтобы укрыться от приближающейся зимы.

Я почувствовала движение в воздухе. Ведьмы подняли головы и взглянули на дверь.

То была Матушка Хаш.

А была она высокой, даже выше Руны, ростом около шести футов. Несмотря на прожитые годы, кожа ее была гладкой, как фарфор. У нее был длинный прямой нос и распущенные светло-зеленые волосы, волнами обрамлявшие острый подбородок. В правой руке она держала толстую трость, сделанную из плавника, как и палочки наблюдателей.

Матушка Хаш была царственной и прекрасной. Примерно этого я и ожидала. Но еще от нее веяло вечностью, будто была она под стать морю, солнцу и звездам.