Александр Бушков - Майор и волшебница

Я заметил, что писарчук напечатал пару строчек, а потом перестал. Ну конечно, не впервые вел протоколы допросов, записал имя-фамилию, номер части и еще несколько деловых подробностей. И прекрасно знал, что не стоит вносить в протокол эту муть, которую одни насмешливо называли «лирикой», другие — «увертюрой».

А еще я заметил на левом рукаве у тирольца бронзовый щиток, который немцы давали участникам боев в Крыму. Зашел за стол и встал рядом с Анжеровым, чтобы посмотреть, какие перья таскает эта птичка и что у нее за душой.

Да уж, симпатии к коммунистам налицо… Иконостас внушительный. Железный крест второго класса, крест «За боевые заслуги» с мечами, медаль за зимнюю кампанию 1941/1942 года (ага, посчастливилось унести ноги из-под Москвы и ничего себе не отморозить — сами немцы промеж себя называли эту медалюшку «медаль мороженого мяса»). Знак за индивидуальные штурмовые атаки, золотой знак за штурмовые атаки (его давали и за участие в определенном числе боев, и немалом) золотой знак «За ранение» (значит, ранен как минимум четыре раза). И в завершение — власовская медаль на ленточке — значит, и с этой сволочью где-то пересекался…

Анжерову явно эти арии надоели, как любому на его месте. Обращаться с таким народом он давненько навострился, а потому, вмиг сменив безучастие на самую что ни на есть яростную рожу, взревел:

— Хватит мне тут вкручивать! Ты у нас такой и не сотый даже! Может, у тебя и членский билет компартии в голенище зашит? Если да, доставай. Если нет — прикажу вывести во двор и расстрелять к чертовой матери!

И мигнул Лехе. Тот — несомненно, была предварительная договоренность — громко лязгнул затвором автомата. А капитан Анжеров со столь же грозным лицом запустил длиннющую матерную тираду — он и этому научился за войну, вплетал и фразочки из швабского диалекта, и из баварского, и, может быть, из тирольского. Немец съежился на жестком полицейском стуле, словно больной ежик. Я смотрел на Анжерова с некоторым восхищением: культурный ленинградский мальчик из интеллигентной семьи, закончил престижный иняз, родители надеялись, что сын станет крупным языковедом, но грянула война… А она сплошь и рядом огрубляет и культурных ленинградских мальчиков.

Подействовало, конечно. Немец, пугливо косясь на Леху, стал заверять, что больше не будет и всецело к услугам господина офицера. Чтобы закрепить успех, Анжеров объявил: пленных из его части у нас достаточно, так что никто не будет с ним носиться, как с хрустальной вазой. Другие наверняка окажутся словоохотливее и мозги пудрить, выставлять себя матерыми антифашистами вряд ли станут.

Это тирольца, похоже, и добило. Он заискивающим тоном попросил сигаретку и получил немецкую «Юно». (Кто бы тратил на этакую публику трофейные французские? Самим мало.) И дальше уже говорил исключительно по делу, отвечал на вопросы, иногда с лишними, совершенно неважными подробностями, — что Анжеров всякий раз решительно пресекал. Разливался соловьем.

Как я и предполагал с самого начала, история оказалась банальна, мы их попросту обогнали на танках и автомашинах, отставших от того самого, изрядно нами подрастрепанного полка тирольских стрелков. Причем виновником того, что они угодили в столь унылое положение, оказался обер-лейтенант. Вместо того, чтобы в темпе уходить лесом параллельно нашим колоннам (в этом случае был бы нешуточный шанс добраться до своих), этот Наполеон доморощенный вбил себе в голову, что следует задержаться примерно посередине леса, напиться как следует, наполнить фляги из ручья, а потом уходить горами — тирольцы мы или нет? Кое-кто заикнулся было, что карты этих мест у них нет, но эти робкие возражения обер пресек в корне. Вот только как они ни тыкались у отрогов, к вечеру выяснилось, что они на всем протяжении непроходимы даже для тирольцев. Только тогда обер-лейтенант, сделав вид, что ничего особенного не произошло, отдал приказ выходить лесом, но там уже стоял наш серьезный заслон, и обер не решился прорываться с боем.

Что за сокровище им досталось в командиры в лице обера, выяснилось очень быстро. Пленный о нем отзывался в самых матерных выражениях, прямо-таки с лютой злобой, и на сей раз, как мы с Анжеровым быстро поняли, нисколечко не врал. Оказалось, это ни с какого боку не строевик, а так называемый «офицер пропаганды» их роты. Мы уже сталкивались с этой разновидностью фауны, которую фашисты на последнем этапе войны стали массово запускать в войска. Довольно часто это были цивильные нацистские функционеры, удостоившиеся военного мундира и офицерских погон. В армии их ненавидели все, от офицеров до солдат. На передовую они старались не лезть, отирались в безопасном от нее отдалении, зато зорко следили за моральным и политическим духом солдат, толкали идеологически правильные речи, раздавали охапками агитационные брошюры, вынюхивали «паникеров и пессимистов, не верящих в гений фюрера и победу Великой Германии», усердно стучали на таковых, так что немало народу из-за них угодило в штрафную роту, а то и под расстрел. Одним словом, та еще сволочь, всем свиньям свиньи…

Двое его старых знакомых, еще по гражданке, как-то отвели его в сторонку, благо в чащобе это было нетрудно проделать, и завели откровенный разговор: не пристукнуть ли украдкой своего «великого стратега» и не пройти ли сдаться русским? Дураку ясно, что война кончена, вокруг дезертирство, разгром и беспорядочное отступление (они здесь, герр офицер, в моей камере, могут подтвердить!). Вдобавок этот идиот приказал сидеть на одном месте, ведь только там есть вода, — и оттуда же взывать по радио о помощи. Они-то, старые солдаты, отлично понимали, что никто их спасать не будет, и предупреждали обера, что русские могут их в конце концов и запеленговать. На что обер надменно ответил: он не верит, что эти монгольские варвары способны освоить сложное искусство пеленгации, такое по плечу лишь высшей расе. И передачи продолжались…

Тиролец честно признался: обера они не пристукнули исключительно потому, что опасались непредсказуемых последствий. Всем троим заговорщикам было за сорок, многое они в этой жизни понимали и не сомневались, что старослужащие, примерно их ровесники, такую идею только поддержат. Но, увы, их было раза в два меньше, чем стрелков из недавнего пополнения, а это был совсем другой народ: сопляки с мозгами, набитыми тем, что им натолкал туда гитлерюгенд, многие смотрели оберу в рот, тоже талдыча о неминуемой победе Германии благодаря чудо-оружию, которое уже готово на секретных заводах и вот-вот разнесет в пыль и жидовско-монгольские орды и западных плутократов. Обнаружь они, что «старики» прикончили командира и собираются сдаться, кончилось бы кровью…