Александр Бушков - Майор и волшебница

Он сделал эффектную театральную паузу, явно дожидаясь «реплики из зала». Ну, я и подыграл, спросил с неподдельным интересом:

— И что вы с ним сделали?

Чугунцов пожал плечами, поморщился:

— Самое смешное, что ничего мы с ним сделать не могли. Афера — чисто уголовное деяние. В Германии введено военное положение, все германские законы отменены. Советский уголовный кодекс здесь тем более не действует. Чтобы пришить ему политику, понадобилось бы очень уж извернуться, а я таких вещей не люблю. Отобрали весь «реквизит», застращали, что если еще раз попадется на чем-то подобном — расстреляем без затей. И отправили на сборно-пересыльный пункт для цивильных, а заодно доложили в армейское управление, те — во фронтовое. А там обещали доложить выше и в срочном порядке составить ориентировку — на возможное появление таких вот «старых коммунистов». Идеи носятся в воздухе, так что не удивлюсь, если скоро по нашим комендатурам поползут племянники Карла Либкнехта, кузины Розы Люксембург, а то и сыновья Тельмана или просто «бывшие узники фашистских концлагерей»… Вот такие у нас интересные дела творятся, куда там твоему начальнику борделя… Ну а у тебя что за хлопоты, связанные с комендантством? По пустякам не стал бы приезжать…

Ну вот, начиналась сложная шахматная партия — и первый ход предстояло делать мне. Первый ход делают белые, но необязательно выигрывают…

— Понимаешь, Серега, я один-одинешенек, — сказал я с должной долей уныния. — Выделили мне солдат для комендантских патрулей, но это ж в данном случае не подмога… Медицинские и продовольственные дела я взвалил на Торопова, интенданта толкового, но все равно, мне ж приходится сначала каждую просьбицу прочитать или выслушать. Короче, мне чертовски не помешал бы хороший помощник со знанием немецкого. Чтобы сидел в прихожей и фильтровал ходоков — с серьезными делами ко мне пропускал, а шушеру вроде хозяина бордельчика гнал в три шеи. Только взять мне помощника неоткуда, в батальоне некого для этой цели выделить. Все знатоки немецкого своей службой заняты — вроде Анжерова или радистов. Ординарец у меня парень толковый, да немецкого почти не знает…

— Понятно, — сказал Чугунцов. — Зашиваешься, значит…

— Зашиваюсь, — сказал я. — А на мне еще и разведка, и дела в батальоне…

— Сочувствую, — сказал Чугунцов. — Только ведь, Федя, мне тебе помочь нечем. Неоткуда мне взять такого кадра. И ты должен бы это прекрасно понимать. Значит, здесь что-то другое. Что?

— Вот тут-то все в тебя и упирается, — сказал я. — Нашел я себе помощника, вернее, помощницу. Понимаю, что нарушение приказа, но, с другой стороны, есть смягчающие обстоятельства, что ли. Каюсь: я там у моста подобрал девчонку из беженцев и увез с собой…

— Стоп-стоп-стоп! — энергично сказал Чугунцов. — Никак это и есть та блондиночка, кто кофе нам тогда подавала? И по-русски довольно чисто говорила?

— Она, — покаянно сказал я. — Так получилось. Виноват, что уж там, не знаю, что на меня впервые в жизни нашло… Как солнечный удар.

— Ну надо же, — ухмыльнулся Серега. — А ведь все в батальоне считают, что она — хозяйка того домика, или там хозяйская дочка, отчего-то с родителями не сбежавшая. А оно вон как обстоит… Разболталась дисциплинка под конец войны. Один с собой белорусочку возит — правда, догадался ее оформить вольнонаемной парикмахершей. Другой вообще француженку — а ведь иностранных граждан положено в специальный сборно-пересыльный пункт отправлять и потом на родину репатриировать… И я так понимаю, ты с ней расставаться не хочешь? Пытаешься ее как-то легализовать?

Я молчал — с тем же покаянным видом, стараясь только не переиграть. Серега всякие игры видел, чутье у него отменное, да и интуицией бог не обидел…

— Чисто по-мужски я тебя понимаю, я ж ее видел, — сказал Чугунцов. — Только ведь есть куча указаний, приказов и формальностей… — Он внимательно присмотрелся ко мне. — Федя, как мужик мужику — у тебя там что, чувства?

— Иногда и самому так кажется. Солнечный удар…

— Бывает, сам не единожды наблюдал, — серьезно сказал Чугунцов. — С самим, правда, такого не случалось — то ли к счастью, то ли к с сожалению… Припер ты мне головоломочку, Федя. Будь она нашей угнанной, труды понадобились бы минимальные. А вот легализовать при тебе немку — задача неподъемная…

— А она, представь себе, не немка, — сказал я. — Она русская.

— Ого! Излагай. Значит, все-таки из угнанных?

— Из эмигрантов, — сказал я. — Белова… хотя в немецких документах пишется на германский лад: «Белофф».

— Уж не родственника ли знаменитого фон Белова?

— Ни с какого боку, — сказал я. — Просто однофамилица, даже не «фон». Родители еще в восемнадцатом бежали в Эстонию от сложностей революции, там, в Таллине, она и родилась. Ну а потом, сам знаешь, немцы вывозили из Прибалтики всех своих и фольксдойче. У ее отца отец был немец, вот он и зацепился как-то за эту кампанию, уехал с семьей. Здесь пошел в офицеры, да так и сгинул где-то на Западном фронте. Мать, русская, погибла при бомбардировке Кольберга — ну, ты сам видел, что осталось от города. Вот и побрела по белу свету, без денег, почти без ничего, без единого родственника в Германии.

— А ты ее, значит, пожалел, приютил сиротинушку, — сказал Чугунцов скорее задумчиво, чем насмешливо. — Вот это уже меняет дело. Я тебе не выдаю никаких военных тайн — когда б я такое делал? — просто из очень достоверных источников пришла информация, что довольно скоро будут обнародованы два указа. Согласно одному, все бывшие подданные Российской империи имеют право просить о советском гражданстве. Ну, твоей девушки это не касается, она явно позже родилась. Сколько ей, лет двадцать?

— Девятнадцать с половиной.

— Ну вот… Зато второй приказ как на нее шит. Все родившиеся на территории Эстонии, а ныне Эстонской Советской Социалистической Республики, считаются советскими гражданами. То же и двух других прибалтийских республик касается. Указы еще не обнародованы, оформление соответствующих документов — дело долгое, но главное — есть хорошая зацепка… Документы у нее в порядке?

— В полном, — сказал я, приободрившись, подавая ему бумажник Линды (где уже лежала и учетная карточка от Карамышева).

Чугунцов принялся их просматривать с профессиональной хваткой, временами комментируя:

— Линда Белофф… место рождения — Таллин, тут все в ажуре… Союз немецких девушек — не компромат, туда всех загоняли… Ого! Училась в Шпайтене… это тоже не компромат в большинстве случаев.

— А что значит — в большинстве? — не удержался, полюбопытствовал я.

— Ну, мы же Шпайтен взяли целехоньким — я имею в виду институт. Ты подробности знаешь?