Александр Бушков - Майор и волшебница

Ну, мне было о чем порассказать. О нашей затерянной в тайге деревушке, о наших знатких людях, творивших иногда добро, а иногда зло, о разных случаях, иногда даже забавных, а иногда совсем нет — вроде истории с дедом Парамоном и колчаковским броневиком, в которую я теперь верил всецело после того, что сам видел на «полигоне». Линда слушала прямо-таки завороженно, округлив глаза.

— О многом впервые слышу, а кое-что словно прямиком взято из нашей жизни, — сказала она наконец. — Конечно, из той, потаенной, о которой знают только люди вроде бабушки и меня… Теодор… Можешь ответить честно?

— Конечно. Если только речь не пойдет о военных тайнах.

— Зачем мне твои военные тайны… Теодор, ты вырос в такой деревне, где это считалось самым будничным делом и ни от кого не скрывалось… Ты сам, случайно, не умеешь… чего-нибудь такого?

— С чего ты взяла? — искренне удивился я.

Потупившись, смущенно опустив глаза, она призналась:

— Иногда я начинала думать, что ты меня приворожил. Дело даже не в том, что я оказалась за крепким мужским плечом, а теперь вот еще — и частичкой могучей силы. Очень уж нам хорошо вдвоем, как будто и нет войны… Я проверила — нет, ничего подобного. Но, может, у вас и у нас в чем-то разные умения, и мое могло не сработать… Ты, правда, меня не привораживал?

Давно уже я не смеялся так искренне и весело. А отсмеявшись, сказал:

— Знаешь, что самое забавное? Я одно время тебя в том же самом подозревал… правда, недолго.

— Но я этого не умею! — с легким возмущением воскликнула Линда. — Совсем. Бабушка говорила: есть и приворотные зелья, и наговоры, только они тебе, девочка, ни к чему. Приворот всегда проходит, рано или поздно, и привязанный к тебе человек начинает тебя ненавидеть. Навязанная любовь счастья не приносит. Вот и не стала мне ничего из этого передавать.

— Умная женщина была твоя бабушка, — сказал я. — Наши говорили то же самое. Ох, чувствую, нашла бы она с ними общий язык, нашлось бы о чем поговорить… Успокойся. Не умею я привораживать, вообще ничего не умею. Неоткуда было взять. Зазывала, правда, к себе одна старушка, много чего сулила передать. Но у нас вся деревня знала, что она — злая, и ее сторонились. Я потом слышал — умирала она тяжело и долго, так всегда бывает со злыми, когда им некому передать…

— Да, бабушка мне рассказывала. И здесь все очень похоже…

— Так что успокойся. Честное слово, не привораживал я тебя. И верю, что ты меня не привораживала. Просто нам очень хорошо друг с другом, вот и все.

— Вот только будущего у нас нет… — тихонько сказала Линда.

И покрепче прижалась щекой к моему плечу. Я обнял ее и сказал на ухо, к некоторому своему удивлению:

— Линда, ты бы вышла за меня замуж?

Честно говоря, я уже пару дней хотел ее об этом спросить, но все никак не мог выбрать подходящего момента. А теперь вот неожиданно сорвалось с языка — о чем я нисколечко не жалел.

Она приподнялась на локте, уставилась на меня изумленно:

— Ты серьезно?

— Совершенно, — сказал я. — Веришь ты или нет, впервые в жизни девушке такое говорю. Линда, я не мальчик, женщины были, что уж там. Но дело даже не в том, что нам в постели чертовски хорошо. Если только на этом строить — слишком зыбкий фундамент получается. Мы здесь живем уже две недели, и я успел присмотреться, какая ты в обычной жизни…

Потупившись и отводя глаза, она сказала:

— Если честно, то и я — к тебе… Ты хороший и добрый человек. Разве что война тебя немного покалечила, но она всем души калечит, и мне тоже…

— И что ответишь?

— Теодор, я не могу вот так, сразу… Мне тоже впервые в жизни такое предложение делают, причем — советский офицер…

— Ну, ты тоже с некоторых пор — самый натуральный советский солдат, с присягой и погонами…

— Теодор, не надо шуток, я серьезно… Разве твое начальство разрешит тебе жениться на немке?

— А ты не забыла, что ты уже не немка? — усмехнулся я. — Ты — русская, родившаяся в Эстонии. Так и в учетной карточке написано, и в красноармейской книжке, которую тебе на основании этой карточки выдали. Бюрократия — отнюдь не немецкое изобретение, у нас ее тоже хватает. Уж если колесо закрутилось… Как видишь, никто из контрразведки не стал ради какой-то девчонки-студентки запрашивать Таллин. Помнишь, я тебе говорил, что Чугунцов рассказывал про указ о советском гражданстве для уроженцев прибалтийских республик? Кончится война, и у тебя будут все шансы получить советский паспорт. Ну да, я пошел на обман, но ведь не в шпионских или диверсионных целях. Просто хотел помочь одной бесприютной девчонке найти место в жизни. Примечание: девчонке, на которой я хочу жениться. Или она против? Ты только не думай… Если ты ответишь «нет», ничего в наших отношениях не изменится. Веришь?

— Да, верю… — сказала Линда, прильнув к моему плечу. — Ты хороший человек, Теодор, я тебе верю… Я ведь не сказала «нет», верно? Просто слишком многое нужно обдумать. И трудностей впереди немало. Вы, мужчины, о таких вещах почти и не думаете, а женщины — создания практичные…

— Ну, это-то я знаю, — усмехнулся я. — Было время убедиться.

— Ты это без осуждения сказал?

— Без малейшего.

— Приятно слышать… Ну вот, для начала: кто и где зарегистрирует брак? Немецкие ратуши все равно не работают, а ваших аналогичных контор здесь нет…

— Вот тут ты крупно ошибаешься, — сказал я. — По нашим правилам, командир дивизии имеет право зарегистрировать брак и выдать соответствующий документ, имеющий законную силу.

— Правда? Я не знала… Но это еще не самая большая трудность, Теодор. Я ведь как жена должна буду уехать с тобой в Россию? К этим чащобам и медведям, о которых ты так красочно рассказывал? Страшновато чуточку…

Я усмехнулся:

— И это говорит студентка, прочитавшая немало книг о России, в том числе и русских… Линда, если тебя только это пугает… Я с детства не живу среди чащоб и медведей. Давно уже оттуда уехал, стал городским человеком. А города у нас есть и большие, уж поверь. В любом случае побольше этого, где мы сейчас с тобой обретаемся. И медведи по улицам не ходят, ни разу даже не слышал, не говоря уж о том, чтобы видеть…

— И все равно… Для тебя это означает вернуться на родину, а для меня — покинуть родину.

Никак не походило на то, что она искала отговорки, зацепки, повода для отказа. Она и в самом деле рассудочно и взвешенно обдумывала все возможные предстоящие сложности и трудности — а они, надо признать, имелись не в таком уж малом количестве…

Линда сказала чуточку отрешенно, глядя в потолок:

— Это нелегкий выбор — между чувствами и родиной…

Я не вытерпел — сграбастал ее в объятия и сказал на ушко:

— Знаешь, что мне больше всего понравилось? Слово «чувства»…