Александр Бушков - Майор и волшебница

— Что за колонна? Кто там? — спросил я, автоматически запрыгивая в кальсоны и рывком надевая нижнюю рубашку.

— Сейчас я покажу, — сказала Линда почти нормальным голосом. — Очень благоприятно все сложилось: полная Луна, Марс в Скорпионе. Сиди смирно, не шевелись!

Она присела рядом со мной, крепко сжала странно холодными ладонями мои виски, притянула мою голову, впилась зубами в лоб — крепко, до боли. Я вытерпел, понимая, что все это неспроста, что сейчас произойдет нечто — это же была Линда с ее так и остававшимся во многом тайной бабушкиным наследством…

И нечто произошло.

Спальня исчезла. Не было спальни, и меня тоже не было — остались только мысли, а тела я не чувствовал. И домика не было, и городка — тот оторванный от тела разум, что от меня остался, летел невысоко, не выше метров десяти, над автобаном на юг. И автобан, и окрестности я видел — как угодно, только не глазами, но не в серебристом лунном свете, а в каком-то не особенно и ярком зеленоватом сиянии, идущем неведомо откуда.

Я ничему не удивлялся — некогда было. Подумал только: «Интересно, я могу быстрее?» — и помчался вперед прямо-таки со скоростью мощной машины на хорошей дороге, так что едва ли не моментально оказался у перекрестка. Скомандовал неведомо кому: «Медленно, совсем медленно!» — и пополз едва ли не со скоростью черепахи.

Они уже миновали перекресток, направляясь прямехонько к нашему городку, — а куда им еще было сворачивать, не в чистое же поле? Те два городишки их явно не заинтересовали, они целеустремленно перли на север, что было с их стороны не так уж глупо — как раз на севере они могли встретить своих. Правда, дорогу туда преграждала наша дивизия, но вряд ли они об этом знали…

Уже наловчившись отдавать мысленные команды кому-то неведомому — может, Линде, а может, и себе самому, — я отдал новую. И прошел над колонной на высоте метров трех со скоростью пешехода, так что прекрасно все рассмотрел. Двенадцать полугусеничных бронетранспортеров той же марки, что были у меня, с автоматами и двумя пулеметами каждый. Кузова сплошь набиты солдатами — сидят не только на лавочках вдоль бортов, но и на полу, так что ногу негде поставить. Все небритые, мятые, многие без касок и пилоток, но все с оружием, у нескольких даже фаустпатроны и пулеметы зажаты меж колен. Форма ваффен СС — обычная пехотная «фельдграу» и черный эсэсовский воротник со знаками различия и эмблемой дивизии — ага, бивали мы эту дивизию не так давно, и качественно бивали… В хвосте колонны, перед двумя замыкающими бронетранспортерами, шли два громадных трехосных тупорылых грузовика с брезентовым верхом и две закрытые штабные машины, прекрасно мне знакомой марки — «Хорьх-901», на которых у немцев младшие офицеры никогда не ездят. Идут медленно, не больше двадцати километров в час — осторожничают, гады, наверняка уже знают, что оказались в наших тылах, и куда откатились главные немецкие силы, тоже наверняка знают…

Я увидел все, что мне было необходимо. И уже привычно завопил мысленно: «Назад!» Вокруг сомкнулась тьма, осталось ощущение короткого стремительного полета (интересно, как это могло получиться, если тела я по-прежнему не чувствовал?) — и я вновь обнаружил себя лежащим поперек постели Линды, сидевшей рядом и смотревшей озабоченно.

— Получилось? — спросила она.

— В лучшем виде, — ответил я и сел. — Ты молодец, жуткий молодец…

Лоб ощутимо саднило, и когда я провел по нему ладонью, остался мазок крови — пустяк по сравнению с тем, что бывало. Линда сказала виновато:

— Обязательно нужно было смешать кровь, иначе ничего не получилось бы. Я сначала укусила себя… — Оттянула нижнюю губу, и там была кровь. — Очень больно, Теодор?

— Пустяки, — отмахнулся я. — До свадьбы заживет…

Действовать нужно было без малейшего промедления. Я прекрасно понимал, с кем столкнулся: в последнее время подобные цыганские таборы попадались не так уж редко. Остатки разгромленных немецких частей (иногда не такие уж малые числом) наугад пробивались к своим из окружений и маленьких «котлов», а то и просто отходили наобум Лазаря, не имея ни точных приказов, ни точных сведений о наших силах. Порой они вклинивались в наши расположения, а иногда — и мы неожиданно наталкивались на них, и возникали чуточку суматошные бои. Словом, все смешалось в доме Облонских, то есть нибелунгов, и это был лишний признак скорого конца войны…

В городке они будут самое позднее минут через сорок. Патрули и часовые их, конечно, обстреляют, и если они решат пробиваться с боем, а мы не успеем изготовиться к обороне — ох, нехорошо получится, очень даже нехорошо…

Не тратя время на одевание — не в институте благородных девиц, чай, я сгреб в охапку форму, сапоги и прочее. Линда, видя это, неуверенно взялась за свою гимнастерку, висевшую на спинке кресла.

— Брось, — торопливо сказал я. — Нечего тебе там делать, ты свое сделала, и отлично… Оставайся здесь.

Выскочил из ее комнатки на первом этаже, кинулся к лестнице на второй этаж. С кресла в углу маленькой прихожей удивленно вскинулся часовой с автоматом — как уже повелось, охранявший не мою драгоценную персону, а дом, где стоял сейф с секретными документами дивизионной разведки. Представляю свой видок: в одном белье, босой, с охапкой одежды в руках и подсохшей кровью на лбу…

— Все в порядке, боец, — бросил я, пробегая мимо. — Поглядывай тут, потому как — боевая тревога…

Взбежал по лестнице, влетел в свой кабинет, свалил ношу на кожаный диван в углу и сел за стол. Снял трубку полевого телефона, вызвал дежурного по батальону и сказал спокойно (дело насквозь привычное, к чему нервничать или волноваться?):

— Боевая тревога батальону. Соблюдать полнейшую светомаскировку, городок должен казаться мирно спящим… Командиров подразделений — немедленно ко мне!

Столь же спокойно поговорил с дежурными штаба дивизии и в тех двух городках, обрисовал обстановку и сообщил о принятом решении. С чувством выполненного долга неторопливо повесил трубку — теперь какое-то время, пока не явятся командиры, можно было никуда не спешить. Оделся, обулся, затянул ремни. Чуть подумав, вышел в коридор, распахнул дверь, за которой квартировали Вася Тычко с Кузьмичом, и жизнерадостно рявкнул:

— Подъем! Боевая тревога! Самое интересное проспите, обормоты!

С немецких походных коек с похвальной быстротой взметнулись две фигуры в смутно белевшем исподнем, схватились за форму, лежавшую под рукой. Хлопнула входная дверь, по лестнице застучали сапоги — двое командиров, квартировавшие ближе всех ко мне, примчались первыми.

…Мы успели, справились быстро. Такие уж у меня были ребята, привыкшие ко всему на свете. Мешало, конечно, то, что нельзя было ни зажигать света в домах, ни включать фары машин, но полная луна на безоблачном, усыпанном крупными (какими они всегда бывают вдали от больших городов) звездами небе облегчила задачу. Так что «студеры» довольно ловко разворачивались задом, отъезжали на пару метров, когда артиллеристы, отцепив пушки и раздвинув станины, снова подъезжали, и из кузовов в лихорадочном темпе начинали выгружать снарядные ящики. Ну а я, как подобает орлу-командиру, старательно таращился в бинокль — и уже видел не далее чем в километре медленно надвигавшуюся колонну, уже вполне различимую в лунном свете на фоне светлого бетона автобана. Давно уже ходили слухи, что наши ученые изобрели какой-то бинокль, в который можно ночью видеть как днем, но опытные образцы пока что засекречены, и никто их собственными глазами не видел. Раньше бы им озаботиться, профессорам с доцентами…