Александр Бушков - Майор и волшебница

— Ну что, поговорим, товарищ майор?

— Как прикажете, товарищ полковник, — ответил я.

— Да уж, прикажу… Итак. Знаете, с чего мне искренне хочется начать? Грустно покачать головой и сказать: «Ай-яй-яй, Федор Иванович… (Он и в самом деле покачал головой.) Ай-яй-яй, Федор Иванович… Ну что же вы так? На войне с первого дня, в партию вступили в тяжелейшее время, зимой сорок первого под Москвой, когда немца не только не погнали, но даже еще не остановили… Восемь орденов, из них три получены в первые полтора года войны, когда награды давали гораздо более скупо, чем в последующие годы… К девятому представлены… Четыре медали, две благодарности от Верховного, именной пистолет в сорок третьем. Блестящий, безукоризненный послужной список, на отличном счету в дивизии. И вдруг сломались из-за какой-то немецкой девчонки… Все оказалось бы гораздо проще, ограничься дело тем, что вы с ней поддерживаете… ну, не буду употреблять протокольные казенные словечки, скажу уж — интимные отношения. И тем, что вы ее увезли с собой. Увы, все гораздо хуже. Что вы сделали? Вы… какое бы снова помягче слово подобрать? Ага! Вы определили на службу в Красную армию урожденную гражданку Германии, выдав ее за репатриировавшуюся сюда перед войной эстонку русского происхождения. Ну, предположим, у нее и в самом деле славянские корни, но ее предки онемечились так давно, что это обстоятельство смягчающим быть никак не может. А это уже не интимные отношения, тут потяжелее… Товарищ майор, вы сами признаетесь или вас непременно нужно бомбардировать железными аргумен— тами?

Я старался не опускать глаз, чтобы не выглядеть классическим виновным. И не раздумывал долго. Ответил:

— Интимные отношения признаю. Что до остального — хотелось бы выслушать эти железные аргу-менты.

— Извольте, — спокойно сказал Радаев. — Вы отличный строевик, но кое в чем другом — совершеннейший дилетант. И как всякий дилетант, сделали две серьезные ошибки. Всего две, но серьезные, их вполне хватило. По некоторым причинам, о которых я расскажу, но позже, фрейлейн Линда Белофф с определенного момента была объектом нашего пристального внимания. И когда вы пришли к майору Чугунцову с просьбой ее устроить, моментально последовала проверка… Вы хотите что-то сказать?

— Да, — сказал я. — В Красную армию ее предложил определить как раз майор Чугунцов. Я всего-навсего хотел оформить ее вольнонаемной.

В другой ситуации я о таком промолчал бы, но после того как Серега так поступил со мной (действуя по инструкции Радаева, несомненно), я не собирался играть в благородство…

— Я знаю, — спокойно сказал Радаев. — А какая разница? Если и насчет вольнонаемной вы преподнесли ту же сказочку — репатриированная эстонка русского происхождения? Ситуацию это нисколечко не меняет. Так вот, проверка… Архивы Кольберга, мы оба знаем, погибли. Но остались другие, целехонькие. Когда вы поступили в военное училище, на вас завели личное дело?

— Конечно.

— Конечно, — повторил Радаев. — Бюрократия… Личные дела заводятся на всех, кто учится или работает — от засекреченных конструкторов до простых вагоновожатых. Вы просто не подумали, что в Германии обстоит точно так же, и это была ваша первая ошибка…

«Шпайтен!» — мелькнуло у меня в голове. Ну конечно, другого объяснения нет и быть не может…

— Мне показалось или вас в самом деле посетило некое озарение? — вежливо осведомился Радаев. — Поделитесь? Ладно, молчите, скажу за вас. Конечно, Шпайтен. Он не за тридевять земель, человек, которого мы туда послали за ее личным делом, управился за день. По немецким автобанам гонять одно удовольствие… Так что ее личное дело у меня здесь. — Он положил руку на лежавшую перед ним не особенно толстую канцелярскую папку. — И в нем черным по белому написано: Линда Белофф — урожденная немка. Она и в самом деле родилась в Таллине, но в семье не русского эмигранта, а немецкого унтер-офицера, состоявшего на службе при военной миссии. Родители увезли ее в Германию, когда ей было полтора года, и с тех пор она в Эстонии никогда больше не была. Вы поверите на слово или вам дать личное дело почитать?

— Не надо, — глухо сказал я.

— Прекрасно, экономим время друг другу… Ваша вторая ошибка — ее мнимый таллинский адрес, который вы внесли в учетную карточку якобы с ее слов. Вы ведь были в командировке в Таллине в сороковом, это отражено в вашем личном деле. Явно тогда и запомнили названия парочки таллинских улиц. Улица Кустамяэ и в самом деле есть. Но в доме под выдуманным из головы вами номером нет и никогда не было жилых квартир. Вот тут у меня справка. — Он вновь положил руку на папку. — Здание построено в тысяча восемьсот девяносто третьем году как склад торгового дома «Бергер и сыновья». После получения Эстонией независимости они там устроили своим немцам форменное раскулачивание. Фирма вместе со складом перешла к новому хозяину и стала по его фамилии именоваться «Юлоссаар». Склад использовался в том же качестве до двадцать четвертого года, когда после банкротства фирмы был продан с торгов. Новый владелец устроил там кинотеатр под названием «Глория». Просуществовал он до сорок второго года — ну, разве что с установлением в Эстонии советской власти его национализировали, а в сорок первом владелец, успевший в свое время сбежать за границу, объявился с приходом немцев и, сохранив все документы, получил свою собственность назад. Ненадолго, как оказалось, — в сорок втором немцы здание реквизировали и устроили там военный госпиталь. А после освобождения Таллина то же сделали наши. Там госпиталь и сейчас. Хотите прочитать справку?

— Не надо, — сказал я.

— Собственно, справка — завершающий штрих, не более того. Для установления истины достаточно было личного дела из Шпайтена. Можете мне хоть что-то возразить? Молчите? Значит, прекрасно понимаете, что натворили. И что вас ожидает. Не стану ни стращать вас, ни запугивать — терпеть не могу ни того, ни другого. Будем придерживаться реалий. А они таковы: ни военный трибунал, ни штрафбат вам, конечно, не грозят, но следует ждать крайне серьезных неприятностей и по служебной, и по партийной линии…

Я молчал — нечего было сказать. Он меня загнал в угол, шах и мат. Снятие с понижением в должности (а то и в звании), могут отобрать партбилет… а что будет с Линдой? Она говорила только о сложностях, а не о неприятностях, а ведь прежде она никогда не ошибалась. Но где же эти сложности? Пока что именно неприятности, и крупные…

— Может быть, у вас есть вопросы? — спросил Радаев.

— А вы ответите?

— Смотря на какие…

— Почему вы, уже зная, кто она на самом деле, сразу ничего не предприняли?

— Ну, это просто, — сказал Радаев. — Меня вполне устраивает ее нынешнее положение. Видите ли, положение гражданской немки и положение военнослужащей Красной армии, как говорят в Одессе, — две большие разницы. Как военнослужащая, принесшая присягу по всем правилам, она многому подлежит. В том числе и суду военного трибунала.