Александр Бушков - Майор и волшебница

— За что? — вырвалось у меня.

— Эк как вскинулись, эк как глазами сверкнули, — бесстрастно сказал Радаев. — Никто не собирается отдавать ее под трибунал. В самом деле, за что? Никак не шпионка, и в Красную армию не сама внедрилась… Я не говорю, что ее отдадут под трибунал. Я говорю, что в нынешнем своем положении она ему подлежит в случае чего. Как вы. Как я. Понимаете существенную разницу?

— Да, — угрюмо сказал я.

— Понимаете, что вы и ваша девушка в самом что ни на есть безвыходном положении?

— Да.

— А хотите из него все же выйти без всяких для вас обоих последствий?

— Кто бы на моем месте не хотел…

— Отлично, — сказал полковник. — Переходим ко второй части разговора. О том, что только что состоялся, можете забыть начисто — весьма даже не исключено, что навсегда. Потому что речь пойдет о деле, по сравнению с которым ваши штучки с учетной карточкой — невинная детская шалость вроде тайком съеденного варенья. Причем за варенье частенько шлепают, а вы можете и шлепка не получить. Речь пойдет о кое-каких особых способностях, которыми ваша девушка, в отличие от большинства обычных людей, несомненно обладает. Признаете наличие таковых? Молчите? Значит, не признаете… Почему? — спросил он с каким-то новым, непонятным выражением глаз. — Можете не верить, но это не вопрос контрразведчика, а простое человеческое любопытство. Почему? За такие способности давным-давно не только не жгут на кострах, но и на медный грош не штрафуют. Так почему?

Я не мог ответить ему почему. Потому что временами всплывали смутные слухи: среди наших строго засекреченных институтов и лабораторий есть такие, что как раз изучают «особые способности» разного рода. А если правда? У меня могут забрать Линду, и я ее наверняка больше никогда не увижу. Степень секретности может оказаться такова, что о таких заведениях ничегошеньки не знает и Радаев — по большому счету всего-то навсего полковник, начальник одного из множества дивизионных управлений Смерша. Но он может, в отличие от случая в Полесье, накатать наверх докладную, и где гарантии, что она не попадет к человеку посвященному?

— Тяжелый вы человек, майор, — вздохнул Радаев. — Из тех, кого приходится долго и аргументированно загонять в угол. Ну что же, придется, времени много… Итак. Для человека вашего опыта не секрет, что во всех подразделениях есть наши информаторы — я предпочитаю именно это слово. Мы все здесь не барышни из института благородных девиц, так что не будем жеманиться. У всякого командира, желающего как можно полнее знать о том, что происходит в его части, такие информаторы тоже есть — развито, так сказать, частным образом. У вас ведь тоже есть?

— Есть, — сказал я, никаких внутренних секретов этим не выдавая.

— Вот видите… Итак. Во время вашей вынужденной стоянки у моста совсем рядом с вашей машиной — и девушкой — находился один из наших информаторов. Там было столько народу, что вы его ни за что не вычислите. Человек умный и наблюдательный — дураков и растяп мы не держим. Он видел, как трое ваших разведчиков вязались к девушке, как внезапно их словно ударом тока отбросило и они поспешили уйти. И, конечно, видел, как вы взяли ее в машину. Кто-то другой мог такой рапорт отправить в корзину, но я-то помню Полесье, по гроб жизни не забуду. Вот и решил начать разработку, почти никого не посвящая в суть…

«Почти» — это конечно, Чугунцов. Который тоже по гроб жизни не забудет Полесье…

— Вечером следующего же дня допросили всех трех разведчиков. (В голове у меня промелькнуло: значит, с Жиганом я успел раньше, иначе он, несомненно, связанный подпиской, мог ни словечка не сказать как бы я ни давил.) Показания совпадали. Вряд ли они сговорились. А выдумать такую историю — зачем, если никому ее не рассказывали? Я, насколько удалось в этих условиях, установил за девушкой — и, простите великодушно, за вами — негласное наблюдение. Несколько дней ничего интересного не происходило, а потом… Внезапно вы отложили на неопределенное время выход обеих разведгрупп. Право на это у вас было, но не было никаких оснований. Я послал людей к Мазурову и Сабитову, и они независимо друг от друга рассказали одно и то же — о странном поведении вашей девушки. Когда они уходили, она чуть в обморок не упала при их виде, бледная была, как смерть. А это весьма странно: до того она им спокойно кофе приносила, парой слов непринужденно перекинулась. Не прошло и четверти часа, как вы отменили выход групп. Объяснение в этих условиях напрашивается одно-единственное: она каким-то образом узнала о грозящей им в лесу опасности напороться на окруженцев — как это произошло с нашей группой. Как она узнала? Ну, потом вы преподнесли довольно убедительное объяснение: мол, живущий у околицы немец вам просигнализировал, что видел десяток немецких солдат на опушке. И никто не обратил внимания, что концы с концами не сходятся. Время не совпадает. За эти четверть часа вы никак не успели бы встретиться с тем немцем. Да и из дома вы после ухода разведчиков не выходили. Да и немца никакого не было, мы проверили. На окраине есть только семь домов, откуда можно видеть опушку. Три стоят пустые — жители ушли с беженцами. В остальных четырех мужчиной, и то с превеликой натяжкой, можно назвать восьмилетнего внука одной из женщин. Остальные — два дряхлых старика, две маленькие девочки, восемь женщин разного возраста. И, наконец… Обер-лейтенант тирольцев клянется и божится, что ни разу не посылал ни единого человека на разведку в сторону городка. К заслону — да, посылал. Так откуда вы узнали об окруженцах? От вашей девушки, правда? Потому что сработало какое-то ее умение…

Я молчал.

— Пойдем дальше, — продолжал Радаев. — История с прорывавшейся к своим немецкой бронеколонной. Снова та же странность: вам просто неоткуда было узнать о ней, но вы все же узнали, причем за время, достаточное для того, чтобы поднять батальон по боевой тревоге и занять позиции. Наблюдение за вашим домом велось круглосуточно. Ни ваш ординарец, ни кто-либо другой из вас дома не покидал. В тех двух городках колонну попросту не заметили. Оба коменданта заверяют, что в ту ночь вашего ординарца у них не было. Сам ординарец не смог ответить на вопрос, что за поручение выполнял. Вы с ним не позаботились придумать что-то мало-мальски убедительное, решили, что проверять никто не станет. Никто и не стал бы — но не в этой ситуации. Скажете что-нибудь?

Я молчал. Коли уж они следили за домом круглые сутки, ни за что не прокатила бы придумка, будто я в ту ночь катал Линду на машине или Вася — свою Галочку…

— И последнее, — сказал Радаев. — История с ратушей. Вы и здесь запоролись на деталях. Не было никакого бдительного антифашиста, верно? Дело даже не в том, что мы, как и в прошлый раз, проверили все дома, из окон которых видно заднее крыльцо ратуши, — и, как в прошлый раз, не нашли там ни одного мужчины… Понимаете ли, операцию немцы готовили тщательно и долго — вы ведь уже должны знать, что их планы не ограничивались уничтожением ратуши, замысел был масштабнее и серьезнее. Понимаете ли, они и в самом деле выставили из ратуши всех до одного работников и стали монтировать «секретную часть» за пару дней до нашего вступления в город. А вот все до этого необходимое завезли за две недели. Так-то. Сложили в подвалы, двери опечатали, круглосуточно держали там часовых. Мы уже отловили несколько чиновничков, они все и рассказали. Что не оставляет камня на камне от версии о мифическом «антифашисте». Кстати, зачем вас вообще понесло в ратушу?