Генри Олди - Если герой приходит [СИ litres]

Не заметили.

Я ехал навстречу своей судьбе и не знал этого. Хотя нет, я уже приехал, не покидая дворца. Судьба блестела серебром на моем плече, расправляла крылья для полета. Но и этого я тоже не знал.

Белый конь парил над Киликией.

Что ему здесь приглянулось? Небеса чище, чем в иных краях? Облака пушистей? Ветер ласковей?! На вопросы Пегас не отвечал. Раскинув крылья, он позволил воздуху качать себя в незримой колыбели. Вот конь сместился дальше, к заливу, серебрящемуся на вечерней заре, вот опять вернулся к горам.

Будь он хищником, можно было бы решить, что Пегас высматривает добычу.

Добыча, подумала Афина. Не я ли добыча? Нет, я охотница. Ни на миг мне нельзя забывать, кто здесь ловец, а кто жертва. Слышишь, крылатый? Рано или поздно я тебя достану.

Богиня сидела на камне у входа в Корикийскую пещеру – ту, которая не так давно (по божественным меркам!) служила тюрьмой изувеченному Зевсу. Камень был обломком, жалким наследником неподъемной громады, что в былые времена закрывала пленнику путь к свободе.

Я парила там, вспомнила Афина, следя за Пегасом. Я так крепко сжимала копье, что пальцы начали болеть. Я боялась, да. Тифона? Сторожевого чудовища? Нет, я боялась, что он обманет. Он пообещал, что все сделает, что явится в назначенный срок. Я согласилась – и лишь потом, явившись в Киликию, вспомнила, с кем имею дело.

Поверить Лукавому? Возложить свои надежды на символ непостоянства? Надежды всего Олимпа? Пальцы болели, копье тяжелело с каждым ударом сердца, а мудрость, второе имя Афины, криком кричала: «Дева, ты дура! Набитая дура! Спроси военную стратегию, она скажет тебе то же самое…»

Случилось чудо: он не обманул.

– Радуйся, сестренка! – возвестил Гермий. – Заждалась?

Крылья на его сандалиях весело трепетали.

Когда боги, устрашившись битвы Зевса с Тифоном, сбежали в Черную Землю [24] Египет. , Гермий удрал первым. Не потому, что был самым быстрым, но потому, что сорвался с места раньше других. Первым он и вернулся, сохранив природную насмешливость. Над собой младший из олимпийцев умел смеяться не хуже, чем над другими.

«Кратчайший путь не всегда самый безопасный, – сказал он Афине, отыскав сестру близ Дельф, в священной оливковой роще. Глаза Гермия блестели парой черных агатов, рот растянулся в улыбке до ушей, но богиня ясно видела: брат смертельно устал. – Коридоры между нашими угодьями и Черной Землей проложены давно. Они исхожены вдоль и поперек, вот мы и решили… Ты уже знаешь, что вся семейка рванула в одном направлении? Как сговорились, а?!»

Афина знала.

«Одно дело, когда ты забегаешь погостить, приносишь подарки и вскоре исчезаешь. И совсем другое, когда ты желаешь здесь поселиться, да еще без разрешения. Безопасность? Тифон покажется милейшим созданием в сравнении с хозяевами Черной Земли, которым ты докучаешь. Вдобавок их воздух… Он творит чудеса. Ты знаешь, что у меня выросла шакалья голова?»

Нет, этого Афина не знала.

«Точно тебе говорю, выросла. Как я ни старался, я не мог вернуть себе прежний облик. Местный божественный шакал [25] Инпу (греки звали его Анубисом) – египетский бог погребальных ритуалов и страж весов в царстве мертвых, имел облик шакала или человека с головой шакала. был согласен взять меня в услужение, даже подарил метлу. Представляешь, метла? Гермий, сын Зевса, подметает царство мертвых, и так до скончания времен! Я взял метлу, поблагодарил и смылся в тот же день. Тебе не нужна метла? Сменяю на копье, с доплатой…»

От метлы Афина отказалась. Она предложила Гермию иную сделку. Брат долго размышлял: ходил туда-сюда, грыз ногти. Богиня следила за ним, пытаясь уловить кислый аромат коварства. В семье Гермия прозвали Лукавым, и было за что. Малыш по праву считался хитрейшим из богов – так же, как на земле хитрейшим из смертных считался его дядя [26] Майя, дочь Атланта и мать Гермия, была сестрой Меропы, жены Сизифа. Муж тети считается дядей. Сизиф, правитель Эфиры.

«Хорошо, – кивнул Гермий. – Сделаем. Жди меня в Киликии. Имей в виду, я приду не один…»

И скрылся раньше, чем Афина успела спросить, кого приведет Лукавый.

– Боишься, сестренка?

– Боюсь, – хмуро бросила Афина.

– Это правильно, – согласился Гермий. – Я бы сказал, мудро. Но кто я такой, чтобы говорить с тобой о мудрости?

Даже в воздухе малыш находился в постоянном движении: кружился, подпрыгивал, пританцовывал. Богиня не знала, в чем тут дело: в крылатых сандалиях или в характере Гермия.

– Бойся, не стесняйся. Я тоже боюсь. Страх, если уметь с ним ладить, помогает избежать опрометчивых поступков. Вот я сбежал в Черную Землю и теперь жалею. А почему? Потому что сбежал, не подумав, а главное, не успев поладить с моим страхом. Ты знаешь, что у Колебателя Земли там выросла морда крокодила? Да-да, и хвост…

– Такой? – Афина указала вниз.

Залив бороздил острый гребень. Время от времени сторожевое чудовище било хвостом, поднимая вокруг себя высокие волны, и вздымало над водой ужасную голову.

Гермий присмотрелся:

– Нет, наш был привлекательней. И что, оно никуда не уплывает?

– Нет.

– На охоту?

– Нет.

– Ради случки?

– Нет.

– А что отец?

– Стонет. Слышишь?

– Это он? Я думал, ветер.

– Это он.

– Сухожилия не отросли?

– Нет. Пока они спрятаны в верхней пещере, они живут. Они как бы есть, значит, они есть у Зевса, просто неподалеку. Не отрастут, не надейся.

– Что, уже и спросить нельзя?

– Ты прилетел сюда спрашивать?

– Не справимся, – сменил Гермий тему. Он не отрывал взгляда от жуткого стража. Змеи, обвивавшие его жезл, шипели и прятались друг за дружку. – Или справимся, но придется повозиться. А тут Тифон: «Радуйтесь, друзья мои! Папу навестить решили? Я ценю родственные чувства, пещер на всех хватит…»

Афина прокляла мгновение слабости, когда обратилась к Лукавому за помощью.

– Уходим? – со злостью выдохнула она. – Улетаем?

– Приходим. Насчет прилетаем – это вряд ли, мой маленький не из летунов. А на своих двоих – это он запросто. Цок-цок, копытца, стадию за стадией…

– Твой маленький? Копытца?!

– Смотри сюда. Видишь?

К пещере подошел козел. Нет, не козел – сатир. Он был крупнее сатиров, знакомых Афине, даже крупнее флейтиста Марсия [27] Марсий – сатир, подобравший флейту, выброшенную Афиной. Во время игры у Афины потешно раздувались щеки, что возмутило богиню. , проклятого разгневанной богиней, а уж Марсий отличался завидными размерами.

– Мой сын Пан, – представил сатира Гермий. – Сошлись мы как-то с одной бойкой нимфочкой… Когда все закончится, я представлю его Семье. Не беспокойся, Олимп ему без надобности, дворец не потребует. Маленькому засранцу и в лесах хорошо, там он сам себе царь. Правда, мы с ним похожи? Вылитый я, одно лицо. Рога, опять же. Хотел бы я знать, в кого у него все остальное, кроме лица…