Генри Олди - Если герой приходит [СИ litres]

Крылатые сандалии легки на подъем. Раз, и тебя уже нет.

Белый конь парил над Киликией.

Добыча, думала Афина. Ловец. Все мы сегодня добыча, завтра – ловец, и снова добыча. Надо помнить об этом, если рассчитываешь жить вечно или хотя бы дольше, чем того хотят окружающие.

Не так ли, Пегас?

Я оглянулся.

Позади нас ехали еще три колесницы с возничими и моими братьями. Следом тащилась повозка со всем, что нужно для жертвоприношения. Амфоры с вином, ячменная мука, мед, священные ритоны [28] Ритон – священный сосуд для возлияний богам. . И, разумеется, три черных барашка с позолоченными рогами.

Мы с отцом ехали первыми! Впереди братьев, амфор, баранов. Папа правил лошадьми, а я держался за борт и глазел по сторонам. Ездить на колеснице я обожал. Жаль, нечасто доводилось. Ничего, подрасту, буду сам лошадьми править! И ездить, сколько захочу.

Ну, когда других занятий нет. А то посохом огреют.

Дедушка остался во дворце. Я помнил, как отец сказал ему: «Не к лицу тебе, Сизиф, сын Эола, приносить погребальные жертвы самому себе!» Дедушка согласился. Даже присматривать за нами, остолопами, не стал, как грозился. Решил, что папа справится. И правильно! У меня самый лучший папа!

Главк Эфирский с чем угодно справится. С войной, с миром, с конями. Вон как лошади у него идут: ровно и в охотку. Ни погонять, ни придерживать не надо. Зря, что ли, папу «Лошадником» прозвали? Папу прозвали, а меня так прямо и назвали при рождении: Лошадник [29] Гиппоной – «Понимающий лошадей», «Лошадник». . Наши кони – лучшие! Папа все колесничные состязания выиграл, отсюда до Спарты. Вот вырасту – и тоже буду выигрывать!

Ай!

Колесницу тряхнуло на ухабе. Я удержался, не упал, только язык прикусил. Лошади у нас замечательные, а дороги – не очень. Морщась, я погладил свою новую фибулу с крылатым конем. Такого в колесницу не запряжешь. Это у Солнечного Гелиоса колесница волшебная, потому что он – бог. В такой можно и по небу летать. А в обычной не очень-то полетаешь, даже в самой лучшей. Перевернется вверх колесами, грохнешься на землю.

Как же на крылатом коне ездить?

– Папа, а на лошадях по-другому ездить можно?

Отец усмехнулся:

– По-другому? Быстрее, что ли?

– Ну, не на колеснице.

– Тебе на колеснице не нравится?

– Нравится! Очень! Просто интересно.

В Лехейской гавани, что по левую руку от нас, было тесно от торговых кораблей. Они толклись там, как чужеземцы, прибывшие на них, толкутся на рынке – том, что выше над портом. Приезжие звали наш город не Эфирой, а Коринфом. Местные торговцы с них за это три шкуры драли. Но приезжие все равно говорили: «Коринф».

Вот дураки!

Колесница Гелиоса катилась к закату. Золото вокруг нее, как и вчера, мешалось с пурпуром. Сегодня пурпур выглядел тревожно. Он больше напоминал пламя пожара, чем дедушкин любимый хитон. От солнца по морю протянулась огненная дорожка: надвое рассекла гавань, уперлась в стоящие у причала корабли.

Того и гляди, загорятся!

От блеска и мельтешения у меня перед глазами поплыли радужные круги. Я поскорее отвернулся. Вторую нашу гавань, Кенхрейскую, что по другую сторону Истма [30] Истмийский, он же Коринфский перешеек соединяет полуостров Пелопоннес с материковой частью Греции. , отсюда видно не было. Ее заслоняли скалы, каменные чудовища с клочковатой шерстью – зарослями каллистемона и олеандра.

– Можно и без колесницы, – я уж думал, папа не ответит. – Как фракийцы. Еще куреты…

– А как они ездят?

– Верхом. На спине у лошади.

Я уставился на спины коней, гнедого и вороного. В косых лучах солнца их шкуры лоснились, играли масляными бликами, когда под ними перекатывались тугие мускулы. Посередине спины у обоих коней имелись небольшие прогибы.

Я указал на них отцу:

– Вон туда надо садиться?

– Верно. Соображаешь!

Папа подмигнул с одобрением:

– Шкуру набрось или попону, а потом садись. Иначе конский пот ноги до костей разъест. Только имей в виду: удержаться у коня на спине – дело непростое. Раз, и свалился [31] Стремян тогда еще не знали. . Колесница удобнее: и для поездок, и для войны, и для состязаний.

– Но фракийцы ж ездят?

– Ездят.

– А я могу попробовать?!

Отец смерил меня взглядом:

– Лучше не надо. Мал ты еще, Гиппоной.

Он задумался, что-то прикидывая.

– На следующий год попробуешь. Если не передумаешь.

Всего лишь год!

Целый год…

– Я? Передумаю? Ни за что!

– Значит, договорились.

– А на колеснице когда можно будет?

– Да хоть сейчас! Держи.

Отец протянул мне вожжи, подвинулся, уступая место. Не веря своему счастью, я что было сил уцепился за крепкие кожаные ремни. Держать равновесие и одновременно править упряжкой оказалось не так-то просто. Отец стоял рядом, готов в любой миг прийти на помощь, но пока не вмешивался. Помню, он любил повторять: «Каждый должен сам набить свои шишки».

Колесницу качнуло. Я невольно натянул вожжи, ловя опору – и кони сбавили шаг. Я хотел хлестнуть их вожжами по спинам, как это делал папа. Не больно, просто чтобы шли быстрей. Хлестнуть не получилось, но лошади оказались умные: сами выровняли шаг, пошли как прежде. И в поворот вписались! Я только чуть-чуть потянул, а они уже повернули.

Получается! Я – возничий!

Мне и в голову не пришло, что коням просто некуда деваться с дороги. Вот они и шли себе, цокали копытами: правь ими, не правь…

За поворотом отец забрал у меня вожжи.

– Понравилось?

– Ага! Еще как!

Я покосился на свою новенькую фибулу. На спине, значит? Верхом ?

– Пап, а кони с крыльями взаправду бывают?

– С крыльями?

– Ага! Вот такие.

Я повернулся боком, чтобы ему хорошо было видно мою находку. Ткнул в нее пальцем. Запоздало пришел испуг. Вдруг папа заберет фибулу?! Он Эфирой правит, тут все его. Если ты что нашел, надо басилею отдать, да? А я не отдал, присвоил…

Отец коснулся серебряного коня пальцем. Отвел руку. Ф-фух, не забрал! Ну да, я же его сын. Мне, наверное, можно находить и не отдавать. И братьям тоже можно. А остальным нельзя.

– Это Пегас, – сказал Главк Эфирский. – Бурный Поток [32] Одно из значений имени Пегас – «бурный поток». Также имя связывают с прозвищем хурритского бога грозы Хешуба – «Сияющий» ( pihaššašiš ). .

– Пегас? Это его имя?

– Да.

Точно, Пегас! Я ж про него слышал! Просто не подумал как-то.

– И он летать умеет?

– Умеет.

– Ух ты! Это какая ж кобыла такого родила?

– Кобыла? Нет, малыш, Пегаса не кобыла родила.

– А кто?!

Отец сделался серьезным. Только что улыбался, мной гордился, и вдруг как отрезало. Лицо каменное, желваки на скулах. Воин перед боем; Главк-Лошадник, сын Сизифа.