Генри Олди - Если герой приходит [СИ litres]

Окрестности Корикийской пещеры – скверное место для шуток. Боль за отца, изувеченного Тифоном, мало способствует смеху. Тем не менее, Афине стоило большого труда не расхохотаться. Присмотревшись, она увидела, что сатир – мальчик, совсем дитя, недавно из колыбели. Она и раньше видела детей с рогами и копытами. Но ребенок с бородой ей встретился впервые. Все остальные атрибуты взрослости, включая могучий, вовсе не детский фаллос, болтавшийся у милого крошки между косматыми ногами, Афину не смутили. Внешность обманчива, кому как не богине знать об этом? Она видывала исполинов, чья голова путалась в облаках на второй день после рождения. Если молокосос Гермий в свое время сумел сбежать из колыбели и украсть стадо коров, принадлежащее скорому на обиду и расправу Аполлону, то потомство Лукавого было достойно отцовой славы.

– А сейчас, моя героическая сестренка, заткни уши и приготовься.

Подавая пример, Лукавый вложил себе в уши затычки из воска. Вторую пару он протянул сестре.

– Не хочешь? – спросил он, показывая, что ответа Афины все равно не услышит. – Ну, как хочешь. Только потом не жалуйся. Сорвешь нам всю затею…

Пан встал на краю обрыва. Морское чудовище сатиром не интересовалось – не испытывало голода. А может, подозревало, что шустрая козлятина сбежит раньше, чем акулья пасть взлетит вверх на длинной шее. Какое-то время сын Гермия жевал вывороченными губами, размышляя о чем-то. Казалось, он в свою очередь тоже не прочь сожрать Тифонова стража, да не знает, с какой части начать. Изумлена таким странным ходом собственных мыслей, Афина мотнула головой, стряхивая наваждение – и пропустила тот момент, когда в Пановых руках объявилась раковина.

Белей молока, с густыми тенями, которые лежали между завитками, как звери в засаде, она сама по себе была чудом. Было решительно невозможно понять, в какую сторону завивается эта прекрасная раковина. Направление все время менялось, даже если случайный зритель не отводил взгляда от хрупкой лгуньи.

Пан поднес раковину ко рту. Щеки сатира раздулись.

Звука не было. Вернее, Афина не рискнула бы назвать это звуком. Страх вырвался из раковины, ядовитый страх, с которым нельзя поладить. Он превратился в ужас, ужас – в панику. Богиня зажала уши ладонями, жалея, что отказалась от затычек. Хотелось бежать, лететь, мчаться стрелой – куда угодно, не размышляя, лишь бы подальше отсюда. Остаться на месте стоило титанических усилий. Лишь любовь к отцу да боязнь стать предметом насмешек Лукавого удержали Афину. Две силы, каким нет равных – любовь и гордость – и вот Афина стоит в небесах, прямая как копье, стоит и чувствует, как дрожат ее несокрушимые колени.

У Тифонова стража не нашлось ни гордости, ни любви.

Залив вскипел, словно на дне развели костер. Со стремительностью, какой никто не ожидал, морское чудовище ринулось на юго-восток, обдирая бока о скалы, сужавшиеся в месте выхода из залива в море. Дальше, дальше, рассекая гребнем волны, судорожно работая хвостом, выскакивая из воды в тщетной надежде взлететь, опереться на предательский воздух – и снова плюхаясь обратно, вздымая фонтаны сверкающих брызг, уходя на глубину всей массивной тушей…

Пан опустил раковину.

– Это ненадолго! – закричал он хриплым, совсем не детским голосом. Скорее это было похоже на призывное меканье горного козла. – Оно скоро вернется. Поторопитесь!

Уши Афины были зажаты ладонями. Но вопль сатира проник в ее сознание с поразительной легкостью – не звук, но смысл. Похоже, с Гермием произошло то же самое. Торопясь, Лукавый освободил свои уши от затычек, швырнул воск в камень, загораживающий вход в пещеру.

Богиня вздрогнула. Он что, надеется таким образом расколоть валун? Малыш сошел с ума…

– Твоя очередь, сестренка!

Жезл Гермия указывал на камень. Змеи оглушительно шипели. Можно представить, каких трудов стоило им не поддаться панике, не сбежать с жезла. Лишь сейчас, отходя от потрясения, Афина сообразила, что восковыми затычками Гермий подсказывал ей, что надо делать. Камень, да, камень. Шевелись, недотыкомка, времени мало, каждый миг на счету…

Левой рукой показав Пану, чтобы убирался от пещеры, Афина взмахнула копьем. К счастью, юный сатир и впрямь оказался шустрым – топоча копытами, цепляясь за кустарник, он взлетел по скале, укрылся в расщелине.

Понадобилось три броска, три сокрушительных броска, выпивших из богини все соки, прежде чем камень раскололся. Не хотелось думать, какой грохот стоит сейчас в пещере, узилище Зевса, и какой головной болью платит за освобождение искалеченный отец. Наверное, легче сидеть в раковине Пана, когда рогатый сын Гермия дудит в нее, распугивая все вокруг. Еще пять ударов копья потребовались Афине, вихрем спустившейся к обломкам, чтобы расчистить путь.

– Ты вынесешь отца? – крикнул Гермий. – Помощь нужна?

– Верхняя пещера! – в ответ закричала Афина. – Там отцовы жилы!

Уничтожь Тифон сухожилия Зевса, преврати в пепел – и владыка богов давно отрастил бы новые, покинув свою темницу без чужого участия. Но гигант был велик не только ростом и силой. Соображал Тифон не хуже самых хитрых бестий от Киликии до островов Заката. Знал, что делает и зачем. Пока бессмертные части Зевсовой плоти продолжали жить, спрятанные во тьме, тело Зевса ждало их возвращения, отказываясь восстанавливаться заново.

– Сверток из медвежьей шкуры…

Дважды объяснять не пришлось. Крылья на сандалиях пришли в стремительное движение, Гермий описал крутую дугу и буквально ворвался в указанную пещеру. Найдет, уверилась Афина. Если надо что-то выкрасть, никого лучше этого пройдохи не сыскать.

Если же надо кого-то нести…

Кого-то?!

Отца. Зевса Олимпийца. Беспомощного калеку.

Она летела прочь от Киликии, неся отца на руках. Так мать несет к лекарю больного ребенка. Это был подвиг, достойный того, чтобы его не воспел ни один сказитель Ойкумены, справедливо опасаясь гнева обоих: Зевса и его воинственной дочери. С каждой стадией отец становился тяжелее. Вскоре он весил как гора Пелион, затем как две горы, если Пелион взгромоздить на Оссу и оторвать от земли. Не могу, хрипела Афина. Должна. Нет. Да.

Мудрость советовала: брось! Военная стратегия взвешивала за и против.

Афина пожелала обеим сдохнуть.

Сзади, запыхавшись впервые в жизни, летел Гермий. Предлагал остановиться, спуститься на землю, позволить вырванным сухожилиям прирасти на прежние места. Уверял, что тогда Зевс дальше полетит сам, что Афина сможет позволить себе отдохнуть…

Она не слышала. Затычки в ушах, да.

Несла, спасала.

Что случится потом? О, множество удивительных событий! Побег завершится удачей. Жилы вернутся на место. Измученный Зевс забудется сном в безопасной тиши Олимпа. Что дальше? Мятеж, поднятый Герой против Зевса, женой против мужа. Поддержка мятежницы Семьей. Всей Семьей, кроме Афины, которая избывала мучительную усталость далеко от Олимпа. Гермий? Вслух Лукавый согласится с предложением мятежницы. Но младший сын владыки богов покинет Олимп раньше, чем туда явится Сторукий – сила, прозванная Бриареем; явится и встанет несокрушимой стеной между Зевсом и бунтовщиками. Нет, что вы! Гермий исчезнет даже раньше, когда Семья еще только понесет золотую цепь в опочивальню Зевса.