Хафса Файзал - Охотники за пламенем [litres]

– Мы оба знаем, что ты не протянешь и минуты в битве со мной, – наконец заговорил Насир. То были слова Принца Смерти. И выбрал он их потому, что, будь он Насиром, он просто упал бы на колени и разрыдался.

Зафира улыбнулась, жестоко искривив губы, которые всего несколько мгновений назад находились между его зубами.

– Нет, Принц. Мы этого не знаем.

И в том месте, окружённом тьмой, которую он принял, Насир согласился.

Он действительно не знал.

Зафира не желала поддаваться прихоти мужчины. Она видела, как в хашашине бушевала война, видела положение его руки, пытающейся вытащить из ножен клинок. Мольбу в его глазах.

Охотница до сих пор ощущала его шершавую щетину, шёпот губ возле уха. Каким-то образом она перешла от ненависти к какому-то немыслимому желанию. К тому, что стала считать Принца Смерти красивым.

«Это ничего не значит». Слова ужалили сильнее, чем следовало. Для неё это тоже ничего не значило. От мужчин Охотница ничего не ждала. Даамовы небеса . Ей хотелось расшибить голову о ближайшую каменную плиту.

Он настороженно посмотрел на неё.

Но всё-таки отпустил.

Она убежала за пределы лабиринта каменных колонн. Отсутствие Насира было холодной пустотой, которая пробудила в ней осознание: она была совершенно одинока. Голоса вновь захлестнули её.

Мы – прошлое.

Мы – будущее.

Мы – история.

Мы – разрушение.

Чем дальше шла Зафира, тем настойчивее становились голоса, пока не обратились мешаниной слов, которые она не могла разобрать. Зафира покачала головой, потрясла ей, но шёпот только усилился. Голоса затуманивали мысли, и Охотница не могла думать ни о чём другом.

Она остановилась у ряда древних деревьев, которым не должно было быть места в здании из камня и мрамора. Они стояли непоколебимо, точно прутья железной клетки. Не давали пройти чужакам. Или охраняли какое-то сокровище .

Зафира пыталась думать, но стоило ей уцепиться за мысль, как на её месте тут же появлялась другая. То были образы и идеи, каких она никогда раньше не знала. Постепенно она начала представлять свой народ и лица людей, воссоединившихся с волшебством. Зафира знала, что она на правильном пути. Она одолжит Джаварат Льву, а затем вернётся в Деменхур. Вернётся победительницей, как просила её мать.

«Нет, так нельзя».

– Ты отпустил её? – взревел кто-то вдалеке. За её спиной замерцал свет. – Лев продолжит играть с её разумом.

Они догоняли.

– Я здесь, – объявила Охотница деревьям. Стиснув зубы, она старалась раздвинуть два ствола. – Впустите. Меня. – Она метнулась вдоль стволов, пытаясь отыскать зазоры между ними.

Острый выступ коры вспорол ей ладонь. Зафира зашипела от боли и вытерла кровь туникой, дрожа от нахлынувшего отчаяния.

– Прошу вас, впустите, – дрожа от прилива боли, молила Зафира.

– Куда она ушла, дурень? – снова раздался голос.

Альтаир. Они были уже близко.

– Сохраняйте спокойствие, – увещевал голос Беньямина.

Внезапное шипение усмирило все эмоции. Ещё шипение… её кровь стекала на проклятые листья. Ввысь поднялся пугающий в этой темноте завиток белого пара. Он принял форму розы. Белой и дикой.

«Мир тебе, бинт Искандар. Чистая сердцем. Тёмная мыслями».

Бинт Искандар. Дочь Искандара.

Деревья-стражи раздвинулись, отворённые кровью Зафиры. Тусклый свет пролился на круглую площадку из чёрного камня. Джуму’а. Деревья скрипели и шевелились. Загибаясь, они образовывали купол из ветвей, лиан и похожей на драгоценности листвы. Это был не ряд деревьев – их было всего пять, с широкими стволами, изборождёнными временем, и ветвями, которые, переплетаясь, образовывали помещение.

В котором что-то хранилось.

Прижав к груди раненую руку, Зафира прошла по ковру из листьев и ступила на камень. Прямо под сапогами она почувствовала непрерывную пульсацию. Ветерок пробежал по коже, как будто… запирал её посреди джуму’a.

Перед ней был он.

Утраченный Джаварат.

Насир слишком поздно почувствовал ифритов.

Если бы он не был в тысячный раз занят самобичеванием, он бы давно их заметил. Но он оставался в неведении до тех пор, пока чей-то посох не устремился ему прямо в голову. Он пригнулся, оглядывая каменные столбы, и обнажил скимитар.

Ему не следовало отпускать Зафиру.

«Ты только и умеешь, что сожалеть, болван».

– На нас напали! – объявил Беньямин.

– Едва ли горстка. Справимся, – храбрилась Кифа, вращая копьё.

– Ещё новости есть? – сухо поинтересовался Альтаир. Лязг парных скимитаров акцентировал его слова.

– Это сойдёт за новость? – уточнил Беньямин, указывая вдаль.

– Проклятый Гулюль, – протянула Кифа.

В десяти шагах от них на джуму’а, из характерного тёмного камня стояла Зафира. А перед ней корчился чёрный сгусток. Неожиданно их окружили огромные деревья. Их древние ветви уходили за пределы потолка, которого теперь не было видно. Всё существовавшее в этом бесконечном мраморном зале противоречило любым законам логики.

– Насир? Скажи мне, что я грежу, – позвал Альтаир.

– Для того чтобы грезить, нужен мозг, Альтаир, – отозвался Насир. Уклонившись от огненного посоха, принц замахнулся скимитаром на приближающегося ифрита.

– Очарователен, как всегда, любезный брат.

Беньямин и Альтаир стояли спина к спине, сражая ифритов ударами скимитаров и бьющимися склянками. Рядом с Насиром вращала копьё Кифа. Ухо принца обдало теплом, раздался визг – Кифа прикончила ифрита справа от Насира, а сам он тем временем зарезал другого – слева от пелузианки. Среди бушующего хаоса они обменялись кивками, и Кифа отсалютовала двумя прижатыми ко лбу пальцами.

– Эй, а что насчёт кафтаров? – напомнил Альтаир.

Насир уже собрался заверить, что они сами справятся с кучкой ифритов, как вдруг земля задрожала.

Там, где сияющий мрамор сходился с тёмной ночью, горизонт пересекала орда теней, медленно принимавшая форму бесчисленного множества ифритов. Беньямин, не теряя времени, свистнул, и Насиру оставалось лишь надеяться, что кафтары не станут для них ещё одним противником в этой битве.

Его сердце сжалось. « Ещё одним противником».

Во главе орды был Ночной Лев. В серебряных доспехах, блестящих на фоне окутанной пеленой луны, он сидел верхом на сотканном из тьмы жеребце.

Зафиру окружал хаос, какой могла создать только тьма. В груди нарастал восторг, выливаясь наружу изгибом улыбки.

Каменные руки на пьедестале тянулись вверх, словно в вечной молитве. На покрытых пятнами серых ладонях лежали пожелтевшие страницы папируса, переплетённые зелёной телячьей кожей и обмотанные шнурком из чёрного шёлка.