Хафса Файзал - Охотники за пламенем [litres]

Приоткрытый рот Кульсум. Испуганные глаза. Обмякшее тело. Слёзы на щеках.

Её язык в серебряной шкатулке, подаренной ему в конце.

Корабль покачивался, когда Насир поднимался по деревянным ступеням. Ночью принц почти не спал. Образ сверкающей, богато украшенной серебряной шкатулки горел под его веками.

Любовь – это слабость, сострадание – бремя. Если бы он только мог избавиться от сердца и уничтожить тем самым адское проклятие, это осчастливило бы его отца.

Отец непременно полюбил бы его.

Насир склонился над поручнем, настолько погружённый в свой гнев, что перед глазами пульсировала чернота. Если его отец хочет заморить сына Хайтама голодом, пусть будет так. Если его отец хочет смерти Альтаира, Насир собственноручно отрубит тому голову. Если его отец хочет Джаварат, скоро он получит его вместе с трупом Охотника.

Желудок Насира колебался вместе с морем, но сам он чувствовал себя спокойнее.

Мир вокруг потемнел, невзирая на утреннее солнце. Корабль, море, сам воздух, которым они дышали, закружились в сумрачном танце.

Насир попытался отогнать зловещую тьму, но судно вдруг накренилось.

Над шумом волн раздался крик Альтаира. Мир снова выровнялся, развеяв наваждение принца. Нечасто генерал поднимался раньше Насира.

– Эй! Насир! – Стоя на другой стороне корабля, Альтаир приготовил стрелу.

Принц обогнул палубу. Пока море вздымало сердитые волны, в сердце зародилось знакомое чувство. Нет, то был не унизительный страх, а возбуждение.

Жажда крови .

Генерал этого не знал, но недавний разговор о Кульсум напомнил Насиру как о его сущности, так и о навыках, которым его обучили. Он вспомнил, что засевшее в недрах души сострадание ни к чему хорошему не приводит.

Альтаир, внимательно изучив Насира, заговорил уверенным тоном, как будто всё понял по одним лишь глазам.

– Похоже, нас ждёт встреча с твоим данданом.

В тот же миг из воды поднялся зверь вдвое выше их корабля. И грозно покачнулся, оскалив зубы в ужасной гримасе.

Насир улыбнулся в ответ.

Во времена, когда Зафира была совсем юной, небо над головой было ясным, а снег под ногами – волшебным. Когда-то рассказы Бабы окутывали её теплом и чудесами. А что теперь? Теперь снег превратился в помеху, а небо – в запертую клетку.

Но и прежде сказки отца полнились кровью и мраком, ужасами и тьмой. Всякий раз, когда Умм ругала его с дразнящей улыбкой, Баба возражал ей, утверждая, что ложь не доведёт до добра его маленькую девочку. То же самое он повторял, когда вложил в нежные, всё ещё детские руки Зафиры лук и научил выпускать стрелы. А потому Зафира всегда знала правду, пусть и смотрела на мир сквозь призму невинности.

Баба рассказывал о зарамцах, которые поклонялись Баранси. Их кормило море и, будучи дикарями, они верили, что ничто не может встать у них на пути. Поэтому, когда Арз украл у них Баранси, их лучшие мужчины и женщины сжали табары в могучих кулаках и пошли штурмом на проклятый лес. Хотя Аравия лишь посмеялась над их глупостью, зарамцы были преисполнены решимости.

Они рубили древо за древом, а вокруг стояла тьма более густая, чем любой шторм, какой они могли видеть на море. Говорят, деревья Арза поднимались вновь, даже упав под табарами. Но воля зарамцев была крепка. Они рубили, и рубили, и рубили. Валили ствол за стволом. Пока сами не рухнули наземь, торжествуя при виде лазурных вод, омывавших почерневшие берега Зарама.

Ни один из них так и не вернулся. Никто не ведал, довела ли их тьма до отчаяния, или же от облегчения они сами нырнули в море. Поговаривали, что каждый, кто, намереваясь добраться до Баранси, рискнул пройти по тёмной тропе, разделившей Арз надвое, слышал перекличку павших зарамцев, сохранявших мужество до самого конца.

Теперь Зафира поняла, откуда возникла их храбрость. Если бы она прежде знала вкус этой свободы, этой силы, она тоже пробивалась бы через Арз. Морские брызги дарили солёное послевкусие. Ветер играл в волосах, а солнце ласкало кожу.

Однако чем дольше она смотрела на набухающие волны, тем больше вспоминала о Лане и Ясмин и тем тяжелее становилось дышать. Живот скручивало точно так же, как раньше происходило во время охоты в Арзе, когда пройденное расстояние вызывало больше страхов за семью, чем за себя. Потому что, останься она рядом, они были бы в безопасности. Останься она рядом, она бы знала , что с ними происходит.

Теперь, когда целый Арз встал между ними, чувство страха усилилось в разы.

Всё только ухудшилось, когда на небо закралась ночь – первая ночь вдали от дома. Зафира спустилась в трюм, привыкая к вызванным волнами покачиваниям и внезапным кренам. Она знала, что Серебряная Ведьма о ней позаботится. Знала наверняка, потому что женщине было от неё что-то нужно.

Вот только мысли всё равно не внушали храбрости.

Что-то подсказывало, что ведьма слишком старается угодить. Её манеры излучали недоброжелательность, слишком ярую для простого искупления. Возможно, утраченный Джаварат и был ключом к возвращению волшебства, но, очевидно, дело было не только в книге.

Зафира чуяла это нутром.

А значит, ей нужно найти Джаварат и привезти его халифу прежде , чем ведьма заполучит желаемое. Прежде, чем заполучит Зафиру.

Если такое вообще возможно.

Поутру Зафира заметила, что соседняя каюта пуста. Разбросанные тёмные простыни Дина напомнили об алых губах и улыбке. Со вздохом Зафира направилась к трюму, поставила фонарь на пол и упала на деревянный сундук. Расстегнув плащ, она прижала его к груди. Её волосы спускались по спине чёрной завесой. В душе кипела ярость, вызванная возвращением Арза. Из мыслей никак не выходили треск и стон тянущихся к небу ветвей, своим видом напоминавших острые копья. Больше всего на свете Зафиру беспокоило появление леса и его новое значение: теперь Арз был стеной, за которой остались прежние дни.

Новое путешествие медленно уносило Зафиру к дням грядущим.

Возможно, к последним из её дней.

Если бы она не села на корабль, то продолжила бы охоту в Арзе, продолжила бы помогать людям, игнорируя манящую тьму и ползучий лес, пока он не поглотил бы их всех.

О, как же всё изменилось всего за несколько дней!

Зафира выпрямилась, услышав скрип ступенек под тяжёлыми сапогами.

– Ты винишь себя, – сказал Дин вместо приветствия. На лице его застыло беспокойство.

– А как иначе? – Зафира попыталась поймать его взгляд. – Если бы я не поднялась на борт этого корабля, ты тоже не стал бы.

– Если кого-то и винить, то ведьму. – Он сел рядом.

– Больше всего на свете я боюсь доказать его правоту.

Дин понял, что речь шла о халифе.