Дэниэл Фостер - Дух воина [litres]

Ныне в поселении царил траур. За воротами Брудвара ждали пустые улицы, от вида которых у него заболело сердце. Узнав о приезде сына Эрнульфа, к нему начал стекаться народ. Жены погибших воинов словно постарели от горя, а их дети стали взрослее. Однако никто не смотрел на Брудвара осуждающе, их печальные глаза не требовали ответа за случившееся. Даже сейчас они любили своего вожака и понимали, что он не властен над роком.

И все же Брудвар ощущал тяжкий, невыносимый груз, давящий на плечи, виня себя. Он не мог иначе – слишком многое связывало его с дружиной и этим местом. И, как отец огромной семьи, определяющий судьбы своих домочадцев, он был в ответе за каждого из них. Сын Эрнульфа сложил руки в замок и опустил их до пояса, склонил голову и замер, скорбя перед народом. К нему подошла старушка. Накрыла его кисть своей дряхлой рукой. Затем до него дотронулась молодая женщина. Потом вторая, третья… Слова были излишни. Никакие речи не смогли бы вернуть родных. Окруженный вдовами и сиротами, Брудвар молча делил с ними эту боль, чувствуя странную и удивительную благодарность со всех сторон.

– Ступай к раненым, они ждут тебя, – прошептала одна из матерей, озвучив желание воина.

У конюшен его нагнала Грайдис.

– Брудвар… Я не сомневалась, что ты справишься, – сказала она, чуть ли не бросившись ему на шею. Сын Эрнульфа не стал церемониться и прижал белокурую разведчицу к себе.

– Эх, Березка… Знал бы я, как все обернется… Хоть с тобой все порядке. Как Вьёрд себя чувствует?

– Ох, еле довезла! У него загноились раны и начался жар. Но все обошлось, провалялся неделю в горячке, но на ноги кое-как встал.

– Повезло. А как остальные? Сколько сюда дошло? – с волнением спросил Брудвар.

– Двадцать пять человек… – Грайдис сглотнула. – И Корфулд… – ее глаза заблестели. – Он просил зайти к нему последним.

Больных и раненых размещали в отдельном строении, напоминавшем длинный амбар. Войдя туда, Брудвар почуял запах смерти, что не могли перебить никакие душистые травы, обильно развешанные на стенах и потолке. Однако когда он поговорил с выжившими, настроение сына Эрнульфа улучшилось: здоровью большинства ничего не угрожало. Оставалось заглянуть к Одноглазому и поддержать близкого соратника.

Надежды на хорошее обратились в пыль, когда он увидел Корфулда. Брудвар хотел было сказать, что шаман обязательно поправится и все наладится, что боль пройдет, они увидят новые горизонты и, вспоминая павших, напьются, встречая рассвет в горах. Но слова застряли в горле, ибо ни один лекарь не помог бы страшно изувеченному человеку, лежащему перед ним.

Корфулд лишился обеих ног. Его левая рука стала уродливой культей. Глаза прикрывала дурно пахнущая повязка, а голова была обмотана окровавленной тряпкой. И без того худое лицо осунулось так сильно, что казалось – на кровати покоится мертвец. Он и лежал не шевелясь. Лишь едва заметно вздымалась грудь, показывая, что несчастный жив.

Под стопой Брудвара скрипнула половица.

– Кто здесь? – раздался слабый голос.

Сын Эрнульфа присел на табурет и взял здоровую ладонь Одноглазого.

– Я, Корфулд.

– Брудвар, – узнал его тот, облегченно выдохнув. – Как славно, что ты смог воротиться… Не хотел подыхать… пока не попрощаюсь с тобой… Хотя, признаюсь, нюхать собственную мочу… и ждать, когда тебя вымоют от своего же дерьма… уже невыносимо. – Было заметно, что разговаривать Корфулду было очень тяжело.

Сын Эрнульфа плотно сжал губы, готовясь выслушать речь друга. Ему приходилось делать это не впервой. В его дружине имелась особая традиция: когда кто-нибудь находился при смерти, Брудвар был рядом, последним провожая соратника к Предкам. Он бережно хранил в памяти все слова, сказанные ему перед смертью, и всегда выполнял просьбы угасающих воинов. То была тяжкая ноша, но благодаря этому обычаю его люди покидали мир со спокойным сердцем.

– Говори, мой друг, я буду с тобой до самого конца.

– Спасибо, Вождь. – Пальцы Корфулда затряслись, когда он попытался сжать его руку. – Знаешь, в чем заключается ирония моей жизни?.. Лишь полностью ослепнув, я прозрел. – По вискам Одноглазого потекли слезы. – Я прозрел. Разве ты не чувствуешь?.. Не слышишь их, Брудвар? Они здесь, рядом с нами. Я вижу их сияние, чувствую этот холод… Они что-то говорят… или потешаются надо мной… Ты ведь знаешь, я давно перестал чтить традиции Севера. Столько всего повидал… Столько узнал об этом мире и наивно полагал, что умнее многих… – Корфулд ненадолго замолчал, собираясь с силами.

Брудвар терпеливо ждал.

– Я решил, что любая вера основана лишь на невежестве и страхе перед тем… Тем, что мы не можем объяснить. Легенды и сказания представлялись мне глупыми выдумками. Но… Я видел, что сотворил Айтул, слышал, что рассказали Вьёрд и Грайдис. И я… Я не могу объяснить этого! И теперь страшно мне самому. Я не знаю, что будет там … Не знаю, простят ли они меня… Как жаль, что моя вера пробудилась такой ценой.

– Они простят тебя, Корфулд, можешь в этом не сомневаться. Ты истинный сын Эргунсвальда, а твои знания спасли многих детей Севера. Важно то, к чему ты пришел, а не то, о чем думал раньше. Твои собственные Предки никогда не отринут тебя, это истинная правда, так говорят все шаманы. Прислушайся, возможно, они хотят утешить тебя. А возможно, это наши павшие братья зовут тебя на пир…

– Эх, мне будет не хватать твоего «возможно».

– Рано или поздно мы встретимся вновь. В том нет сомнений.

– Брудвар, ты скоро примешь титул Благословленного Предками. Они тебя точно услышат. Прошу, замолви доброе слово за меня…

– Как только я стану вождем, алтари Эргунсвальда зажгутся в твою честь, а шаманы Скаймонда вознесут молитвы твоим Предкам. О тебе останется славная память. Обещаю!

– Спасибо, вождь… Дай-ка мне попить… Вот… Заливай прямо в рот. Позвоночник, зараза, сломан, не чувствую ни спины, ни шеи… Знаешь… – Корфулд поперхнулся, – я очень, очень сожалею…

– Говори, мой друг, говори…

– Я все время ждал, откладывал, думал, что настанет час и я осяду… Заведу семью. Что у меня будет славная жена, красивые дочки… Да, я хотел бы именно дочек, а не сыновей, как все. Таких прекрасных, улыбчивых, как солнце… Ласковых. Но я не успел, – теперь он плакал почти навзрыд. – Я мог бы оставить после себя что-то хорошее, какое-то наследие… Остановить бы время, да и повернуть его вспять… Но… Брудвар, – Корфулд напрягся, словно пытаясь встать, – цени то, что у тебя есть. А у тебя есть все. Не гонись за славой… Ты уже и так доказал всем, что ты достойнейший человек. Да и так ли важно, что станут болтать о тебе? – Шаман снова прервался – разговор отнимал слишком много сил. Но, собравшись, он все же продолжил: