Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

– Как тебя зовут? – спросила я у девочки. – Ты, похоже, самая старшая.

– А ты выглядишь как придурочная, – ответила она. – А я не называю имя первым встречным придуркам, которые не представились сами.

Я решила, что эта девчушка мне нравится.

– Я – Сэл, – произнесла я, опуская револьвер. – Сэл Какофония.

Она нахмурилась.

– Скиталец?

– Проблемы?

– Раз больше никто не пришел, наверное, нет. Меня зовут Эрель. – Она указала на остальных детей. – Их имена принадлежат им самим.

Я кивнула.

– Расскажи, что случилось.

Эрель подозрительно зыркнула на меня, ее руки сжались в кулаки. Эти кулаки, это напряжение – то, что сохраняло им жизнь, я знала. Она так просто их не отпустит.

– Они пришли в наш город давно, – сказала девчушка. – Сняли несколько комнат, никому не досаждали. Мы не подозревали, что случится, пока…

Я увидела, как дрожат ее губы, как прерывается дыхание. Но как только дети за ее спиной застонали, она выпрямилась, снова став стеной. Она потянулась назад, положила руку на чье-то запястье и нежно его сжала.

– Двое из них схватили нас, протолкнули через светящийся круг или что-то в этом роде, и мы оказались здесь. С тех пор мы тут живем. Мы не знаем, что тогда случилось в Старковой Блажи.

Резкость ее слов выдавала ложь. Возможно, она не знала подробностей, но она чертовски хорошо знала, что ее города больше не существует. Она знала. Но жесткость взгляда подсказала мне, что сейчас не время требовать правды. Мысль о возвращении домой – единственное, что держало этих детей.

Ее звали Эрель. Ей было не больше четырнадцати.

И она уже всех таскала на своем горбу.

– Они вас били? – Я обвела детей взглядом. – Кто-то ранен?

– Нет. – Она покачала головой. – Я подслушала их разговор. Они сказали, что мы все нужны им невредимыми, на случай, если один из нас окажется неподходящим носителем.

Она с трудом сглотнула.

– Что это значит? – один из детей захныкал.

– Я не хочу умирать, – присоединился второй.

– Никто не умрет, – сказала я. – Я вытащу вас отсюда.

Судя по виду, Эрель мне не верила. Но когда я повернула клинок рукоятью к ней, выражение ее лица изменилось. Она могла верить стали.

– Ты знаешь, как им пользоваться? – уточнила я.

Она кивнула, взяла клинок и взвесила его в руке.

– Меня мама научила.

– Не спускай глаз с этого окна, – я указала на тонкую щель в верхней части комнаты, выходящую во двор. – Вверх по лестнице, по коридору, к северной зубчатой стене в самую северную башню. Там найдете портал.

Я внимательно на нее посмотрела:

– Что такое зубчатая стена, знаешь?

Она моргнула.

– Мне четырнадцать. Я книги читала, дура.

Мне правда нравилась эта девчонка.

– Если я не умру, вернусь за вами, – сказала я. – Если умру или станет похоже, что это произойдет, бегите. Руби всех, если это не я. Идите в портал. Он приведет вас домой.

Мы обменялись короткими кивками, скупыми, профессиональными. Она была слишком мала, чтобы так кивать. Слишком мала, чтобы так легко держать меч, стоять перед этими детьми, неся страхи и боль каждого. И даже если я вытащу ее отсюда, она будет нести этот груз всю свою оставшуюся жизнь.

Но ей не нужно было слышать это сейчас, а у меня не было времени это говорить. Я положила руку на изгиб Какофонии, развернулась и зашагала обратно по лестнице. На полпути она окликнула меня.

– Сэл?

Я обернулась.

– А если он… – Она помедлила, сглотнула. – Если ты умрешь, а он придет за нами…

Между нами повисла тишина. Такая огромная, что ее заполнили все ее худшие страхи.

– Бей по глазам, – сказала я. – Потеряешь меч – дерись пальцами. Выцарапай их. Если схватит тебя, хватай его пальцы и крути, пока не услышишь хруст.

Эрель кивнула. Я кивнула в ответ.

И пошла убивать человека, который должен был умереть.

Я прокручивала это в голове десятки раз. С различными вариациями. Иногда это было грандиозное сражение. Иногда я заставала его врасплох. Но, так или иначе, итог был один.

Он на коленях, ползает в грязи передо мной. Смотрит на меня глазами, полными света Госпожи, амбиций и жестокости. Говорит свои последние слова. Может, он умоляет, а может, и нет. Потом я навожу на него Какофонию. И спускаю курок.

Тогда я смотрю, как уходит свет из его глаз. Если от него, конечно, что-то останется.

Я даже заряд выбрала. Геенна. Это было бы так медленно, болезненно – поэтично до безобразия. А после я развеяла бы его Прах по ветру, и от него не осталось бы ничего. Все его планы, амбиции исчезнут в порывах ветра, и через годы от человека, пытавшегося разрушить Империум, не останется ничего, кроме слухов и пересудов, которые люди будут с трудом припоминать.

И будут говорить: вот что бывает, если перешел дорожку Сэл Какофонии. Скажут, от тебя ничего останется. Скажут, она убьет тебя, глядя в глаза.

Какофония дрожал в руке, пока я смотрела на него, пустотелого человека в окружении трупов, осененного ореолом света. Издалека я видела освещенное лицо Враки. Растрепанные рыжевато-серые волосы спадали на глубоко запавшие глаза. Щеки провалились, а губы двигались, едва слышно выталкивая слова, которые я бы не поняла, даже если б расслышала. Пять гончих-нитов стояли подле него, задрав морды, смотрели неотрывно на свет в небесах, и украденные, искаженные ужасом лица людей вырисовывались тенями на свету.

Я вдруг поняла, что он потратил на этот призыв не один день. На сей раз он ничего не оставил на волю случая, совершенствуя заклинание, сохраняя абсолютную концентрацию. Старкова Блажь был случайностью, возможно, сосуд был слишком неуправляем, или ритуал не сработал, или в воздухе было недостаточно магии. Не знаю, что пошло не так.

Но я знаю, зачем он забрал детей.

Его Скрат может отвергнуть одного, но чем дальше, тем легче он будет адаптироваться к новому сосуду, к новому принимающему. И те, кто не справились…

Я не могла себе позволить об этом думать. Ни о чем, кроме того, что происходит здесь и сейчас.

Враки Врата, последний из Дарований Империума, вложил всю свою жизнь в этот момент. А теперь Сэл Какофония, девушка, что когда-то летала как птица, собиралась все испортить. Надеюсь, он оценит, прежде чем я разнесу ему башку.

С каждым шагом у меня холодели ноги, кровь пульсировала в груди. Меня держал только Какофония, не позволяя бросить его. Мы оба ждали этого момента. Мы уже это проходили, в те темные времена он говорил со мной. Этот горящий револьвер в руке. Этот холодок предвкушения в моем дыхании.

Крик тает на ветру, словно весь мир замер между вздохами.

Достаточно долго, чтобы один из них услышал меня. Человеческие уши нита дернулись. Он уставился на меня, развернулся и отошел к Враки, защищая. Остальные последовали за ним, и в их голосах слилось человеческое хныканье и звериный рык. Когда Враки заметил их волнение, он глянул на меня. Его глаза в удивлении расширились, а рот распахнулся.