Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

Она отвернулась.

– Он снова будет таковым. Мы зашли слишком далеко, чтобы сейчас отступить, Рикку. – Она махнула шипастой рукой. – Иди. Отдохни. Уже недолго осталось.

Я все еще могла это сделать.

Видела в воображении.

Один патрон Гальте – Изморозь, чтобы тихо. Рикку испугается, побежит, но недалеко, ведь он еле двигается. Он упадет, пока я снимаю меч с Гальты. Он даже не почувствует, как я воткну ему клинок в голову.

Или еще проще – я всажу заряд Гальте в лицо. Рикку встревоженно и удивленно посмотрит вверх и тоже получит выстрел в лицо. Оба мертвы. Еще два имени будут вычеркнуты из моего списка.

Я придумала дюжину сцен: они умоляют о пощаде, я душу их голыми руками, они тихо извиняются, признавая, что заслужили все, склоняются и смиренно ждут выстрела. И все же для них я видела только один финал. Они умирают. Враки понимает, что я здесь, спешит, совершает ошибку и убивает детей. Или они скрываются там, где я не найду их. Или заперты за дверью, открыть которую может только Гальта. Сотня вариаций, и все они заканчивались большим количеством трупов, чем я рассчитывала.

Я вздохнула. Опустила оружие. Смотрела, как Гальта крадется прочь, как следом хромает Рикку. Они исчезли.

Что бы там ни говорили потом, скажут, что Сэл Какофония поступает правильно. По крайней мере, иногда.

Я не могла убить их до того, как узнаю, где дети и как их оттуда спасти. И прежде, чем понять, где они, я должна была понять, где я сама.

Я считала неуклюжие шаги Рикку, пока они не затихли вдали. Тогда я вышла из комнаты в коридор. Стены проседали под собственным весом, но потрескавшийся камень не был старым. Гобелены и гербы, украшавшие стены, были изорваны, сожжены и расплавлены до неузнаваемости. Сквозь выбоины я слышала отдаленный плач, похожий на тот, что слышала в Плевелах, за исключением одной детали…

Страха.

В Бессонной ветер завывал со странной меланхолией. Усталым вздохом мира, который видел слишком много страданий и не знал, как их остановить. Но здесь, в шепчущих стонах, проникающих сквозь стены, сквозила нотка паники того, кто годами смотрел на страдания. Тогда я снова в Плевелах. Глубже в этих землях, чем Бессонная, где шли самые ожесточенные сражения, и раны, оставленные годами магического огня, еще даже не начали заживать.

Почему здесь? Сколько магии нужно Враки для его замысла? Я следовала за воющим ветром. Я пришла сюда, готовясь к худшему.

Но я не знала, что все настолько плохо. Я завернула за угол коридора и оказалась на вершине зубчатой стены. Ветер обрушился с пронзительным воем, заставив прикрыть глаза и вцепиться в камень, чтобы не упасть. Глаза щурились от света, такого бледного, какой бывает только в кошмарах. Я смутно видела туманные очертания осевших башен, ободранные знамена, развевающиеся на вечном ветру, и тени фигур, застывших в смерти, не принесшей успокоения.

И я поняла, где нахожусь.

Форт Собачья Пасть ничем особенным не выделялся среди остальных. Он никогда не был решающим для обороны, не был центром торговли, даже имя у него было так себе. Просто командиру понравилось, как звучат эти слова. Он прожил свою жизнь обычным, скучным имперским фортом на краю Плевел.

Но гибель его была важна.

В тот день здесь собралось больше трехсот магов и несколько тысяч солдат армии – одни получали задания, другие служили в гарнизоне, третьи возвращались в Катаму в отпуск. Они смеялись, ругались, пили, когда пришло известие, что новый император Катамы – ноль, рожденный без магии.

И было мгновение тишины. А потом Империум, каким мы его знали, умер. Меня не было там, когда все случилось, но я слышала рассказы. Все началось со споров: лоялисты призывали к вечной верности Империуму, диссиденты задавались вопросом, как маг может следовать за нолем, не говоря уже о том, чтобы ему служить. Потом перешли на личности. После был удар кулаком. А потом кто-то произнес заклинание.

И началось восстание.

К концу дня в коридорах и дворах форта Собачья Пасть больше не осталось жизни.

Но на этом все не закончилось. Разлад распространился по всему Шраму, и в течение недели несколько сотен лучших магов Империума покинули своего повелителя и стали первыми скитальцами. В последовавшем массовом дезертирстве Империум просто забыл о Собачьей Пасти, маленькой скромной крепости, ставшей самым большим в мире кладбищем магов.

Я видела наследие в руинах. В башнях, которые были низко склонены и разведены сражающимися осадниками. В зазубренных ледяных кристаллах мастеров стужи, которые не растаяли за все эти годы. В бесчисленных трупах, застывших навечно в последнем мгновении, почерневших оболочках тех, кто видел силу, которую нельзя было выпускать всю сразу.

Сложно было заметить крошечную фигурку, стоящую в центре двора, худого человека с непослушными волосами, поднявшего руки к облакам и обращающегося к яркому ореолу света в потемневшем небе над головой.

Среди обломков Враки Врата выглядел просто еще одним трупом, который пока не понял, что мертв.

Но я больше ничего не видела.

Я не могла даже смотреть на него, не вспоминая то темное место, тот холодный камень, тот яркий свет. И хотя ветер завывал, а мертвые вздыхали, я не слышала ничего кроме голоса, шепчущего мне на ухо:

– Прости меня.

Часть меня была не готова к этому. Часть считала месть только фантазией, лелеемой в темных уголках сознания. Она смотрела сквозь меня на человека, отобравшего у меня небо, и хотела свернуться клубком и заплакать.

Но я не слушала ее. Потому что говорила другая часть меня. Говорила ртом, полным крови и гнутого железа, изрыгая сотни проклятий на языке, который выжигал слух любому, кто услышит. Эта часть говорила из темного пустого места внутри меня, и ее слова отдавались эхом, пока не заполнили меня целиком. И они звучали:

– Прикончи его.

Стонущий звук прорезался сквозь завывания ветра, звук свивающегося перед ударом бури воздуха, последний вздох мертвых деревьев. Враки простер руки к нему, как любовник, жаждущий ласки, которую никогда не получит. И, словно потянувшись в ответ, ореол света стал еще чуть шире.

Его свет был тусклым, бледно-лиловым, и становился глубже, ореол расширялся. Ветер кружился вокруг в визжащей гармонии, умоляя остановиться. Но стон творения был громче, как будто само небо кричало в агонии от ужаса, который должен был вырваться из него.

Призыв уже начался.

И, судя по тому, какие твари ползали по двору, начался давным-давно. Коллекция человеческих фрагментов, прикрепленная к недокормленным четвероногим телам, – гончие-ниты. Некоторые ходили на человеческих руках, а не на лапах. Некоторые лаяли ртами, умолявшими о помощи. У некоторых были человеческие лица, застывшие в ужасе последнего момента перед тем, как гончие забрали их себе.