Н. Джемисин - Врата Обелиска [litres]

Возле другой общины, чьи жители без предупреждения взяли их на прицел арбалетов, их спасает Нэссун. Она обхватывает отца руками и вцепляется в землю зубами, вытягивая из общины всю жизнь, тепло и движение до капли, пока от нее не остается блестящий замерзший леденец из покрытых льдом шиферных стен и неподвижных твердых тел.

(Она больше никогда не сделает такого – так Джиджа потом на нее смотрит.)

Они останавливаются в мертвой общине на несколько дней, отдыхая в пустых домах и пополняя припасы. Никто не беспокоит общину, пока они здесь, поскольку Нэссун держит стены заледеневшими, как явное предупреждение об угрозе. Долго они, конечно, оставаться там не могут. Со временем остальные общины в округе соберутся вместе и придут убить роггу, которую считают угрозой для них всех. Несколько дней теплой воды и свежей еды – Джиджа готовит из одной мороженой курицы общины настоящий пир, – и они двигаются дальше. Прежде чем трупы оттают и завоняют, понятное дело.

Такие вот дела: они переживают бандитов, жуликов, почти смертельную волну газа и дерево, стреляющее щепками, почуяв рядом теплое тело. У Нэссун скачок роста, пусть она всегда голодна и редко наедается досыта. Когда они наконец приближаются к месту, о котором слышал Джиджа, она на три дюйма выше, и миновал целый год.

В конце концов они выходят на Южное Срединье, вклинивающееся в Антарктику. Нэссун начинает подозревать, что Джиджа намерен привести ее в Нифе, один из немногих городов антарктического региона, возле которого, как говорят, расположен малый Эпицентр. Но он сворачивает с Имперской дороги Пеллестан – Нифе, и они уходят на восток, периодически останавливаясь, чтобы Джиджа мог переговорить с людьми на дороге и удостовериться, что идет в нужном направлении. Именно после одного из таких разговоров, всегда шепотом и всегда после того, как Джиджа думает, что Нэссун заснула, и только с людьми, которых Джиджа считает уравновешенными после нескольких часов беседы и разделенной трапезы, Нэссун наконец узнает, куда они идут.

– Скажи , – слышит она шепот Джиджи к женщине, которая разведывает окрестности для местной общины после того, как они разделили ужин из мяса, которое она добыла и приготовила на костре, разведенном Джиджей, – ты никогда не слышала о Луне ?

Вопрос для Нэссун не имеет смысла, как и это слово. Но женщина вздыхает. Она говорит Джидже свернуть на юго-восточную местную дорогу вместо Имперской, а затем отклониться на юг у поворота реки, до которой они скоро дойдут. С этого момента Нэссун притворяется спящей, поскольку женщина, сузив глаза, смотрит на нее. Потом, однако, Джиджа робко предлагает ей согреть спальный мешок. Потом Нэссун слушает, как отец трудится, заставляя женщину стонать и охать в отплату за мясо – и забыть, что здесь Нэссун. Утром они уходят прежде, чем женщина просыпается, чтобы она не могла последовать за ними и причинить зло Нэссун.

Через несколько дней они сворачивают у реки, направляясь в леса по тенистой дороге, чуть большей, чем утоптанная, более бледная полоса среди лесного кустарника и подлеска. В этой части мира небо не темнеет полностью; у большей части деревьев сохранилась листва, и Нэссун даже может слышать животных, которые прыгают и разбегаются при их приближении. Порой чирикают или поют птицы. Других людей на тропинке нет, хотя тут явно кто-то недавно проходил, иначе тропа заросла бы куда сильнее. Антарктика – суровая, малонаселенная часть мира, вспоминает она строки учебника из иной жизни. Мало общин, еще меньше имперских дорог, зимы суровы даже в обычное время года. Здешние квартенты приходится пересекать по нескольку недель. Просторы Антарктики покрывает тундра, а самая южная оконечность континента, как говорят, состоит из твердого льда и выдается далеко в море. Она читала, что в ночном небе, если оно не затянуто облаками, порой пляшут странные цветные огни.

Однако в этой части Антарктики воздух почти па€рит, несмотря на холодок. Под ногами Нэссун сэссит тяжелое, потаенное бурление активного щитового вулкана – взрывающегося, но очень медленно, струйка по струйке лавы, текущей дальше на юг. Тут и там на топографии своего сознания Нэссун определяет газовые выходы и несколько точек кипения, которые выходят на поверхность горячими источниками и гейзерами. Вся эта влага и теплая земля и поддерживают зелень деревьев.

Затем деревья расступаются, и перед ними возникает то, чего Нэссун прежде никогда не видела. Скальная формация, думает она, но кажется, что она состоит из десятков длинных, колоннообразных лент серо-коричневого камня, который волнами поднимается вверх, постепенно формируя наклон до высоты, достаточной, чтобы назвать его низкой горой или высоким холмом. Наверху этой каменной реки она видит пушистые зеленые кроны деревьев; там плато. На плато Нэссун замечает сквозь деревья что-то вроде круглой крыши или башни схрона. Какое-то поселение. Но если они не взберутся по этим колоннообразным лентам, что кажется опасным, она не знает, как туда попасть.

Разве что… разве что. Это какой-то зуд в ее сознании. Который усиливается до давления и перегорает в уверенность. Нэссун смотрит на отца, который тоже пялится на каменную реку. За месяцы после смерти Уке она научилась понимать Джиджу лучше, чем когда-либо, поскольку ее жизнь зависит от этого. Она понимает, что он хрупкий, несмотря на его внешнюю силу и невозмутимость. Эти трещины в нем новые, но опасные, как края тектонических плит: всегда живые, всегда нестабильные, и самого легкого толчка достаточно, чтобы выпустить на волю накопленную за эоны скрытую энергию и уничтожить все вокруг.

Но с землетрясениями легко управиться, если знаешь как.

Потому Нэссун говорит, пристально глядя на него:

– Это сделали орогены, папа.

Она догадывалась, что он напряжется, и так и выходит. Она догадывалась, что ему понадобится глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться, и он так и поступает. Он реагирует на одну мысль об орогенах так, как мама на красное вино – учащенным дыханием, дрожью рук и порой застывшими или слабыми коленями. Папа даже не мог в дом занести ничего винного цвета – но порой он забывал, и когда такое случалось, вразумить маму было невозможно. Тут ничего нельзя было поделать, только переждать, когда пройдет ее дрожь, учащенное дыхание и когда она перестанет ломать руки.

( Тереть руки. Нэссун не замечала различий, но Иссун терла конкретную руку. Та старая боль в костях.)

Как только Джиджа успокаивается, Нэссун добавляет:

– Я думаю, что только орогены могут взобраться по этому склону. – На самом деле она в этом уверена. Эти каменные колонны незаметно двигаются . Весь регион – это вулкан в чрезвычайно медленном извержении. Здесь он выталкивает наверх постоянный лавовый поток, который остывает годами и разделяется на эти длинные шестигранные колонны при застывании. Для орогена, даже необученного, было бы просто оттолкнуться от этого идущего вверх давления, ощутить на вкус это медленно уходящее тепло и поднять еще одну колонну. И подняться на ней на это плато. Многие из каменных лент перед ними бледнее, свежее, острее. Другие делали это не так давно.