Н. Джемисин - Врата Обелиска [litres]

Он что-то одобрительно мычит.

– Тогда почему?

Он испускает долгий, медленный вздох.

– Был шанс, что они так не поступили бы. – Ты качаешь головой. В эти слова настолько невозможно поверить, что они кажутся чушью. Но он добавляет: – Любой шанс достоин попытки.

Он не говорит « для тебя », но ты это чувствуешь. Этот подтекст почти сэссится под поверхностью слов. Значит, твоя семья могла бы нормально жить среди других людей, как одна из них. Нормальные возможности. Нормальные проблемы. Ты пристально смотришь на него. Ты импульсивно подносишь руку к его лицу, проводишь пальцами по его покрытым шрамами губам. Он смотрит на тебя и отвечает своей четвертью улыбки – все, на что он способен в эти дни. Это больше, чем тебе нужно.

Затем ты встаешь и идешь пытаться спасти тонкую, треснувшую видимость шанса для Кастримы.

Юкка объявила голосование на следующее утро – через двадцать четыре часа после «приглашения» Реннаниса. Кастрима должна дать какой-то ответ, но она не думает, что это должен сделать ее неформальный совет. Ты не понимаешь, в чем смысл голосования, разве что подчеркнуть, что если община переживет ночь без потерь, то это, ржавь, будет чудо.

Люди смотрят на тебя, пока ты идешь сквозь общину. Ты смотришь перед собой и пытаешься не дать им явно повлиять на себя.

Ты на минутку заходишь к Каттеру и Темеллу, передаешь им приказ Юкки и велишь им распространить это сообщение. Темелл, как правило, все равно уводит детей на занятия; он говорит, что посетит своих учеников на дому и скажет им создать учебные группы по два, по три в домах доверенных взрослых. Ты хочешь сказать – всем взрослым нельзя доверять, но это бесполезно.

Каттер говорит, что передаст сообщение немногим взрослым роггам. Не всем им хватает мастерства, чтобы запустить торус или хорошо контролировать себя; кроме вас с Алебастром, они все дички. Но Каттер позаботится, чтобы те, кто не умеет, оказались рядом с теми, кто умеет. С бесстрастным лицом он добавляет:

– А кто будет прикрывать твою спину?

Это предложение. Тебя удивляет вызванное этой мыслью отвращение. Ты никогда по-настоящему не доверяла ему, хотя не понимаешь почему. Наверное, потому, что он всю жизнь скрывался – что просто верх лицемерия после твоих десяти лет в Тиримо. Но, ржавь гребаная, ты вообще хоть кому-то доверяешь? Пока он делает свое дело, это не имеет значения. Ты заставляешь себя кивнуть.

– Тогда как закончишь, найди меня.

Он соглашается.

После этого ты решаешь немного отдохнуть. Твоя спальная благодаря Хоа вся перевернута, и ты не особо хочешь спать в постели Тонки; прошло много месяцев, но память о плесени уходит тяжело. Так же как ты запоздало понимаешь, что некому прикрыть спину Юкке. Она верит своей общине, но ты – нет. Хоа сожрал Рубиновласку, которая хотя бы была заинтересована в том, чтобы сохранить ей жизнь. Потому ты берешь взаймы рюкзак у Темелла и забираешь из своего жилища основные припасы – не то чтобы дорожный рюкзак, это оправдание на случай протеста Юкки – и направляешься к ней домой. (Есть еще дополнительная причина – Каттеру будет труднее найти тебя.) Юкка все еще спит, судя по звуку ее дыхания из-за полога спальной. У нее очень удобные диваны, особенно по сравнению с жестким ложем на дороге. Ты суешь себе под голову вместо подушки рюкзак и сворачиваешься в клубок, пытаясь на время позабыть о мире.

А потом ты просыпаешься, когда Юкка ругается и спотыкается о тебя, вылетая из комнаты и чуть не срывая полог в спешке. Ты с трудом просыпаешься и садишься.

– Что… – Но тут и ты сама слышишь нарастающий шум снаружи. Злые крики. Собирается толпа. Значит, началось. Ты вскакиваешь и бежишь за ней, и в последний момент хватаешь рюкзак.

Люди собираются на нижнем уровне, возле общинных бань. Юкка спускается туда таким способом, которым ты не можешь, – просто съезжает по металлическим перилам, перепрыгивая через ограды с платформы на платформу, бежит по мостикам, которые опасно раскачиваются под ней. Ты спускаешься осторожно, не самоубийственно, так что к тому моменту, когда ты добираешься до толпы, Юкка уже кричит во весь голос, призывая всех заткнуться, отойти и отвалить.

В центре толпы стоит Каттер, на нем ничего, кроме полотенца, и впервые он не выглядит бесстрастным. Сейчас он напряжен, выдвинул челюсть, у него непокорный вид, он готов бежать. И в пяти футах от него на полу сидит мужчина, насмерть замороженный в попытке отползти, и на лице его навечно отпечатался крайний ужас. Ты не знаешь его. Это не важно. А важно то, что рогга убил глухача. Это зажженная спичка, брошенная прямо в сухие, пропитанные маслом дрова общины.

– …как это случилось? – орет Юкка, когда ты добираешься до группы людей. Ты едва видишь ее; здесь уже около пятидесяти человек. Ты можешь и протолкаться вперед, но остаешься позади. Сейчас не время привлекать к себе внимание. Ты оглядываешься по сторонам и видишь Лерну в тылу толпы. Глаза его навыкате, на скулах играют желваки, и он смотрит на тебя. И еще здесь – о, горящая Земля – группа из трех детишек-рогг. Одна из них Пенти, главарь шайки самых отважных, глупых детишек-рогг. Она стоит на цыпочках, тянет шею, чтобы посмотреть. Когда она пытается протиснуться сквозь толпу, ты перехватываешь ее взгляд и смотришь на нее По-Матерински. Она вздрагивает и тут же повинуется.

– Да кому какое, ржавь, дело, как это случилось? – Это Секким, один из Инноваторов. Ты знаешь это лишь потому, что Тонки постоянно жалуется на его тупость, и что у него нет права быть в касте, и что его нужно выпнуть в какую-то менее важную касту вроде Лидеров. – Это потому…

Кто-то перекрикивает его:

– Сраный рогга!

Кто-то другой затыкает ее:

– Заткнись! Это Юкка!

– Да ржавь побери эту роггу…

– Ржавый людоедский сын, я тебя порву…

Кто-то кого-то толкает. Толчки, ругань, угрозы убийства. Это катастрофа.

Затем какой-то мужчина проталкивается сквозь толпу, садится на корточки возле замороженного трупа и пытается обнять его. Сходство его с убитым очевидно, несмотря на разницу лет, – возможно, они братья. От его горестного вопля по толпе проходит внезапная волна нервной тишины. Они нервно перетаптываются, когда его вой переходит в низкие, душераздирающие всхлипы.

Юкка делает глубокий вдох и шагает вперед, используя возможность, предоставленную этим горем. Она жестко обращается к Каттеру:

– Что я говорила? Что я, ржавь тебя побери, говорила ?

– Он напал на меня, – говорит Каттер. На нем ни царапины.

– Дерьмо, – говорит Юкка. Несколько человек в толпе эхом повторяют ее слова, но она гневно смотрит на них, пока они не замолкают. Стиснув челюсти, она смотрит на мертвого. – Бетин не стал бы такого делать. Он даже курицу зарезать не мог, когда была его очередь следить за птицами.