Н. Джемисин - Врата Обелиска [litres]

– Нам даже не надо нападать, сама понимаешь, – говорит женщина. – Мы просто можем сидеть здесь, убивать всех, кто вылезет охотиться или торговать. Мы возьмем вас голодом.

Тебе удается не реагировать.

– Мяса у нас мало. Это потребует времени – как минимум нескольких месяцев, – чтобы недостаток витаминов начал проявляться. В остальном у нас достаточно припасов. – Ты заставляешь себя пожать плечами. – И другие общины довольно неплохо справляются с недостатком мяса.

Она усмехается. Ее зубы не заточены, но на миг тебе кажется, что ее клыки чуть длиннее необходимого. Возможно, показалось.

– Верно, если у вас вкус такой. Потому мы и ищем ваши вентиляционные выходы. – Она стучит по карте. – Заткнем их – и вы задохнетесь, а затем мы пробьем те барьеры, которыми вы перегородили коридоры, и войдем. Глупо жить под землей – как только кто-то узнает, где вы, вы становитесь более легкой добычей, чем прочие.

Это правда, но ты качаешь головой:

– Мы можем оказаться крепким орешком, если нас припереть к стенке. Но Кастрима небогата, и наши хранилища ничуть не лучше, чем в других общинах, не набитых роггами.

Ты замолкаешь ради эффекта. Женщина не выдает реакции, но среди людей в беседке начинается движение. Осознали. Хорошо. Значит, думают.

– Вокруг так много более легкой добычи. Почему мы?

Ты знаешь, почему они это делают, поскольку Серый Человек охотится за орогенами, способными открыть Врата Обелиска, но этого он им сказать не может. Что может подтолкнуть сильную, стабильную экваториальную общину к завоеваниям? Минутку, нет, она не может быть стабильной. Реннанис относительно близко к Разлому. Даже при живых узловиках жизнь в такой общине должна быть тяжелой. Ежедневные выбросы ядовитого газа. Куда более сильные, чем здесь, пеплопады, заставляющие постоянно носить маску. Земля еще усугубляет ситуацию дождями – это может быть чистая кислота, да и то если дождь вообще возможен, когда по соседству находится Разлом, постоянно выдающий жар и пепел. Сомнительно, чтобы у них был скот… значит, может, и у них мяса не хватает.

– Потому что этого требует выживание, – говорит женщина, к твоему удивлению. Она выпрямляется и складывает руки на груди. – В Реннанисе слишком много людей для такого количества запасов. Все выжившие из всех экваториальных городов пришли и разбили лагеря у нашего порога. Нам в любом случае пришлось бы это сделать, иначе у нас были бы проблемы со слишком большим количеством неприкаянных в округе. Дать им оружие ради прокорма, чтобы приносили оставшееся в общину. Ты знаешь, что эта Зима не собирается заканчиваться.

– Она закончится.

– Когда-нибудь. – Она пожимает плечами. – Наши месты подсчитали, что, если мы будем выращивать достаточно грибов и строго ограничим наше население, мы сможем стать самодостаточными и дотянуть до конца Зимы. Но шансы будут лучше, если мы заберем припасы у всех общин, которые встретим…

Ты выкатываешь глаза, потому что не можешь сдержаться.

– Вы думаете, что зерно пролежит тысячу лет? – Или две. Или десять. А потом несколько сотен тысяч лет оледенения. Она замолкает, пока ты не приходишь в себя.

– …и если мы установим пути снабжения из каждой общины для пополнения. Нам понадобятся некоторые береговые общины с ресурсами океана, возможно, несколько антарктических, где выращивают растения, которым не нужно много солнечного света. – Она замолкает тоже ради эффекта. – Но вы, срединники, слишком много едите.

Ладно.

– Короче, вы здесь, чтобы уничтожить нас. – Ты качаешь головой. – Почему бы просто откровенно не сказать? Зачем эта чушь насчет избавления от орогенов?

Кто-то зовет извне павильона:

– Данель! – И женщина поднимает взгляд, рассеянно кивая. Возможно, это ее имя. – Всегда есть шанс, что вы наброситесь друг на друга. Тогда мы просто войдем и заберем то, что останется. – Она качает головой. – Наверняка дела у вас плохи.

Внезапно тупое, настойчивое жужжание, которое вдруг ощущают твои сэссапины, становится предупреждением, громким, как вопль. Как только ты его почувствовала, уже поздно, поскольку ты в радиусе способности Стража гасить орогению. Все же ты оборачиваешься, чуть не споткнувшись, когда начинаешь ткать огромный торус, который мгновенно заморозит весь этот ржавый городишко, и поскольку ты ожидаешь нейтрализации и не разворачиваешь тугой защитный торус, нож-разрушитель вонзается тебе в правую руку.

Ты помнишь, как Алебастр говорил тебе, что эти ножи причиняют боль. Он маленький, предназначен для метания и должен причинять боль, поскольку погружается в твой бицепс и, вероятно, раскалывает кость. Но что Алебастр не подчеркнул особо – ты иррационально злишься на него всего через несколько часов после его смерти, тупого, бесполезного ржавяка, – что этот нож зажигает пламенем всю твою нервную систему. В сэссапинах она сильнее всего, раскаленная добела, хотя это далеко от твоей руки. Это так больно, что все твои мускулы сводит судорога; ты падаешь на бок и даже не можешь закричать. Ты просто лежишь в конвульсиях, глядя на женщину, которая выступает из гогочущей толпы реннанитских солдат и с усмешкой смотрит на тебя. Она на удивление молода – или кажется такой, хотя внешность не имеет значения, поскольку она Страж. Она обнажена до пояса, ее кожа на диво темная среди всех этих санзе, ее груди маленькие – почти один околососковый кружок, они напоминают тебе о времени, когда ты была беременна. Ты думала, что после Уке твои груди так и не поднимутся… и ты думаешь, будет ли это больно, когда тебя разорвет в клочья, как Иннона. Все становится черным. Ты не понимаешь, что случается первым. Ты мертва? Это было так быстро? Все по-прежнему горит, и тебе кажется, что ты все еще пытаешься закричать. Но ты осознаешь новые ощущения. Движение. Бросок. Что-то вроде ветра. Прикосновение инородных молекул к мельчайшим рецепторам на твоей коже. Это… странно спокойно. Ты почти забываешь о боли.

Затем свет, проникающий сквозь закрытые, как ты поняла, веки. Ты не можешь их поднять. Кто-то ругается рядом, и чьи-то руки заставляют тебя лечь, отчего ты почти паникуешь, поскольку ты не можешь вершить орогении, когда твои нервы так полыхают. Но затем кто-то вырывает нож из твоей руки.

Это как будто выключили сирену у тебя внутри. Ты облегченно обмякаешь, боль становится просто болью, и ты открываешь глаза, теперь, когда можешь снова контролировать свои мышцы.

Это Лерна. Ты лежишь на полу в его доме, свет исходит от стен кристалла, и он держит нож и смотрит на тебя. За ним в умоляющей позе стоит Хоа, наверняка обращаясь к Лерне. Его взгляд смещается к тебе, хотя позу он сменить не удосужился.

– Гребаная жгучая ржавь, – со стоном выдыхаешь ты. А потом, поскольку уже понимаешь, что должно было произойти, добавляешь, обращаясь к Хоа: – Спасибо. – Он втащил тебя в землю, прежде чем Страж успела убить тебя. Ты не думала, что когда-то будешь благодарить за нечто подобное.