Гарри Гаррисон - Молот и Крест [litres]

Оскал Ивара застыл, словно схваченный судорогой, и уподобился зубастой улыбке голого черепа. Бескостный чуть качнул острием меча.

– Иди же, – шепнул Ивар. – Иди сюда.

Шеф уже решил, как действовать. У него нет шансов в ближнем бою. Он должен воспользоваться иным оружием. Стащить Ивара вниз. Обратить против врага его откровенную спесь.

Осторожно ступая по сходням, Шеф сделал неловкий выпад пикой. Ивар отбил его, не дрогнув ни телом, ни взором и дожидаясь, когда его неумелый противник подойдет ближе или раскроется.

Взметнув алебарду над головой, Шеф изготовился к мощному удару, который разрубил бы Рагнарссона от макушки до чресел. При виде этого Ивар улыбнулся шире и уловил недоверчивый гул, донесшийся с берега. Это был не хольмганг, где противники обязаны стоять на месте. От такого широкого маха увернется и старый дед, а после, когда нападающий утратит равновесие, шагнет и пронзит ему горло. На подобное мог отважиться только глупый трэлл, которым Сигвардссон и являлся.

Шеф рубанул со всей силы, но не по Ивару, а по доске. Огромное лезвие без всяких помех рассекло дерево. Как только изумленный и потерявший равновесие Ивар попытался отпрыгнуть на два шага к своему кораблю, Шеф уронил алебарду, метнулся вперед и обхватил его руками. И оба рухнули в холодные и мутные воды Уза.

Шеф сделал непроизвольный вдох, его рот и трахея мгновенно наполнились водой. Задыхаясь и кашляя, он было вынырнул, но его удержали и потянули на дно. Алебарду он бросил, однако в просторный шлем натекла вода, и голова отяжелела. Чужая рука, похожая на извивающуюся змею, схватила его за горло; другая, свободная, сжимала потрошильный нож и пыталась ударить в живот. Шеф отчаянно вцепился левой рукой в правое запястье Ивара.

На миг они вынырнули, и Шеф успел прочистить легкие. Затем Ивар снова потащил его вниз.

Внезапно леденящее отвращение и страх перед драконом, державшие Шефа с начала схватки в состоянии полупаралича, отступили. Нет ни чешуи, ни брони, ни ужасных глаз – всего-навсего человек. «Даже не мужчина», – возликовала какая-то часть сознания Шефа.

Извиваясь, как угорь, он притянул к себе противника. Пригнул голову, ударил ободом шлема, который был наточен до бритвенной остроты. Что-то хрустнуло и подалось, а Ивар впервые сделал попытку вырваться. С берега донесся оглушительный рев, когда вытягивавшие шеи зрители увидели, что вода обагрилась кровью. Шеф боднул еще и еще, но вдруг осознал, что Ивар изменил захват и подмял его под себя, а сам очутился сверху, выставил на воздух лицо и с отчаянным упорством удерживает врага под водой. И он был слишком силен, с каждым вздохом становился сильнее.

Шеф резко вытянул правую руку, поймал Ивара за колено. «В этом нет дренгскарпа, – пронеслось у него в голове. – Бранду было бы стыдно за меня. Но Ивар заберет Годиву и выпотрошит, как кролика».

Он уверенно сунул руку Ивару под котту и схватил за мошонку. Пальцы судорожно сомкнулись на мужском достоинстве Рагнарссона, сжались и рванули со всей силой, приобретенной за годы работы в кузнице. Откуда-то сверху донесся приглушенный смертный вопль. Но он захлебнулся, потопленный Узом, и мутные воды запечатали горло. Когда изнемогшие легкие Шефа тоже сдались и впустили холодную напористую влагу, готовую остановить его сердце, он думал только одно: «Давить! Не отпускать!..»

У постели сидел Хунд. Какое-то время Шеф смотрел на него, затем испытал внезапный укол затаенного страха и резко сел.

– Ивар?

– Тише, тише, – сказал Хунд, укладывая его назад. – Ивар мертв. Мертв и обращен в пепел.

Шефу показалось, что язык слишком распух, им невозможно ворочать. Он с усилием выдохнул:

– Как?

– Трудно сказать, – благоразумно ответил Хунд. – Возможно, захлебнулся. Или истек кровью. Ты раскромсал ему своим шлемом лицо и шею. Но лично я думаю, что он умер от боли. Ты же его так и не выпустил. В конце концов нам пришлось резать. Если он еще не был мертв, то сдох под ножом. Забавно, – добавил Хунд не без задумчивости. – Он оказался совершенно обычным – телесно. Не знаю, что уж там не заладилось с женщинами – а Ингульф про это наслушался, – но дело было в голове Ивара, и больше ни в чем.

Затуманенный разум Шефа постепенно прояснился, чтобы думать о важнейших вещах.

– Кто меня вытащил?

– Квикка с дружками. Викинги просто стояли и смотрели – с обеих сторон. Наверное, у них на родине есть такая потеха – топить друг дружку, и никто не захотел вмешиваться, пока не объявится победитель. Это было бы очень дурным тоном. К счастью, Квикка не обучен хорошим манерам.

Шеф унесся мыслями к тому, что произошло до его схватки с Иваром на узких сходнях. Он вспомнил страшную и неожиданную картину: Бранд отшатывается, чтобы избавиться от Иварова меча.

– А что с Брандом?

Лицо Хунда стало профессионально озабоченным.

– Он сильный, может и выкарабкаться. Но меч вошел прямо в кишки, они не могли не пострадать. Я дал ему моей каши с чесноком, а потом нагнулся и обнюхал рану. Оттуда сразу завоняло. Обычно это означает скорую смерть.

– А на этот раз?

– Ингульф сделал то же, что и всегда. Вскрыл его, сшил кишки и затолкал обратно. Но это было трудно, очень трудно, несмотря на отвар мака и белены – тот самый, которым мы опоили Альфгара. Бранд не забылся. Брюшные мускулы у него толстые, как канаты. Если внутри разольется отрава…

Шеф свесил ноги с постели, попробовал встать, и у него тотчас закружилась голова. Собравшись с остатками сил, он не позволил Хунду уложить его вновь.

– Я должен увидеть Бранда. Особенно если он при смерти. Он должен рассказать мне… кое-что важное. О франках.

За много миль к югу изможденный человек уныло грелся у очага в кособокой лачуге. Мало кто признал бы в нем недавнего этелинга Уэссекса и без пяти минут короля этой страны. Исчез золотой венец – его сбили со шлема ударом копья. Узорные щит и кольчуга тоже пропали, будучи сорваны и брошены на привале. Не осталось даже оружия. Он срезал ножны, когда после долгой дневной сечи встал перед выбором: бежать, или пасть, или сдаться на милость франков. Он пронес обнаженный меч несколько миль, вступая в схватку снова и снова при поддержке последних телохранителей, чтобы избавиться от преследовавшей легкой конницы. Загнав же насмерть коня, он откатился в сторону. Когда противники, не задев его, удалились и он, шатаясь, поднялся на ноги, вокруг уже не было ни души. С пустыми руками, как нищий, он устремился в гостеприимные сумерки и скрылся в густом лесу кентского Уилда. Ему повезло заметить свет очага и напроситься на ночлег в бедняцкой хижине, где он сидел теперь, присматривая за жарившимися на сковороде овсяными лепешками, пока хозяева запирали коз. И обсуждали, наверное, кому его выдать.