Р. Дж Баркер - Костяные корабли [litres]

Он поведал ветрогону о том, что его мать вовсе не была слабой, поделился с неподвижным существом историями, которые отец рассказывал о ней, и как сияли его глаза, стоило ему заговорить о матери Джорона. Он вспоминал рыбацкую лодку и свою юность, и о том, как его отец голодал, чтобы Джорон научился читать. Все это он открыл маленькому и хрупкому телу ветрогона, а тот ни разу не прервал его, не ответил и не кивнул, что слышит и понимает. Но рассказы облегчали Джорону душу, так течение времени и журчание воды вдоль корпуса корабля помогали команде чувствовать себя лучше, и по мере того как они учились работать вместе, они все больше и больше ощущали себя флотом, и им казалось, что теперь они чего-то стоят.

В День Мужчин они наконец догнали голову аракисиана. Миас прекратила тренировки с луками, посчитав, что дозоры подготовлены вполне прилично, однако они продолжали работать с мечами и щитами. Когда «Дитя приливов» подошел к голове аракисиана, офицеры собрались на корме, младшие офицеры на передней палубе, а дети палубы – вдоль поручней и рангоута. И все смотрели на очертания огромного тела под водой.

Какого размера аракисиан?

Трудно сказать. Размеры существа были таковы, что у Джорона не имелось никакой возможности их оценить. Находился ли он возле поверхности или на значительной глубине?

Какого он цвета?

Голубая вода искажала картину. Под ее поверхностью все погружалось в тень и менялось. То был совсем не тот мир, где обитал Джорон. Как он не мог прыгнуть в небеса, так не мог и нырнуть в глубины – пока не настанет день приведения его приговора в исполнение, и он отправится на встречу со Старухой в ее черное жилище на дне океана.

Джорон различал лишь смутное мерцающее движение под поверхностью воды. Огромное мощное тело, возможно, сужавшееся к шее, а потом раздувавшееся снова. Сияло ли оно иногда? Жар, обрушившийся на Джорона, был почти невыносимым, а ведь полдень еще не наступил. То, что являлось головой, – тут Джорон не сомневался – становилось у́же и длиннее, переходя в огромный рот, подобный клюву, но он не мог даже предположить, какого он размера. Клюв черепа, который короновал «Дитя приливов», был не больше бедра Джорона, сужаясь до толщины его предплечья в конце тарана.

Вихрезмей был значительно больше.

– Я бы хотела встретиться с ним лицом к лицу, буде такое возможно, – тихо сказала Миас. – Но, возможно, мне придется удовлетвориться тем, что я видела его на глубине.

– Ты можешь попробовать приказать ему подняться на поверхность, – сказал Меванс, стоявший у нее за спиной.

– Я могу контролировать все, что происходит на палубе, Меванс, – ответила она, – но перед нами верховный дарн всего океана, и я сомневаюсь, что он меня послушается.

Джорон разделял ее желание. Если ему было суждено умереть на острове – а с каждым днем его уверенность в этом росла, – он бы хотел сначала увидеть аракисиана. Хотя, конечно, его желания интересовали великолепное существо не больше, чем желания Миас. Поэтому он стоял, мечтал и смотрел, как аракисиан скользит под водой – далеко или близко, или под ними.

– Он поднимается, – раздался старческий скрипучий голос у него за спиной.

Они повернулись и обнаружили Гаррийю в изношенной, как старая веревка, одежде.

– Что ты делаешь на корме? – спросила Миас.

– Приношу хорошие вести, я надеюсь, – ответила Гаррийя.

– Тогда делай это с палубы, – резко сказала Миас. – Именно там твое место. К тому же ты не можешь видеть зверя с того места, где стоишь.

– Женщина чувствует море, не так ли, Миас Джилбрин?

– Супруга корабля, – поправила ее Миас, но не так быстро и яростно, как в тех случаях, когда другие перечили ей на корме.

– Но ведь это так, верно? Чувствует его. Заранее знает, что произойдет, – женщина, – спокойно сказала Гаррийя.

– Уйди с моей кормы, – сказала Миас, – или будешь наказана веревкой.

Старая женщина кивнула, отступила назад, но, если ее и беспокоила мысль о наказании, она никак этого не показала.

– Не забудь накормить своего подопечного, Джорон Твайнер, – сказала Гаррийя.

– Хранитель палубы, – поправил ее Джорон.

– Да, и это тоже. Не забудь.

Ярость забурлила в Миас, и все ее почувствовали. Гаррийя посягнула на святая святых, обратилась к офицерам по именам, а не в соответствии с их должностями, пренебрегла законами корабля. Но извержения не произошло из-за крика со стороны поручней.

– Старая Гаррийя права. Кейшан поднимается! – Правила и законы были забыты, когда все бросились к поручням, чтобы приветствовать легенду.

Аракисиан поднимался с гораздо большей глубины, чем предполагал Джорон, огромное, белое, точно кость, существо. Другие, знакомые формы двигались над ним. Длинные тонкие хиссены сверкали в воде, словно ножи. Косяки маленьких рыбок галда отчаянно работали хвостами, чтобы спастись от стремительно приближавшегося морского дна – вероятно, они воспринимали это именно так. Жалящих райюлл, бесцельно следовавших по течениям и пожиравших все, до чего им удавалось добраться, решительно отодвигали в сторону. Зубохваты пульсировали впереди, вытягивая перед собой длинные лапы с когтями, – казалось, будто они протаскивают их сквозь воду.

Все это происходило, пока аракисиан поднимался. И продолжал подниматься, а потом его голова, мимо которой они проплывали, оказалась совсем рядом, почти такая же длинная, как «Дитя приливов», и почти такая же широкая.

– Дыхание Старухи, – прошептал Динил, – он разнесет нас на части. Нам следует отвернуть в сторону.

В глубинах сознания Джорона возникла мысль: Вот он, мой страх, но почему-то он не боялся.

– Нет, – сказала Миас. – Мы будем смотреть.

Аракисиан продолжал подниматься, пока у Джорона не появилась возможность посмотреть на тело зверя и увидеть детали: костяные пластины вдоль спины, округлые и покрытые острыми ракушками, вроде тех, что растут на днищах кораблей; кожа, белая, как кость, если не считать восьми черных линий, идущих от восьми сиявших точек на голове, постепенно расширявшихся и исчезавших за кораблем, – эти длинные полосы шли вдоль всего тела существа.

Аракисиан продолжал подниматься.

И подниматься.

И подниматься.

И океан расступился над ним, вода стекала с него, точно слои мертвой кожи, открывая великолепное и поразительное тело. Исходивший от аракисиана жар обжигал лицо Джорона, и он чувствовал себя так, словно с него содрали кожу, обнажив белый череп.

Однако он не отступил назад.

Как и все остальные.

Когда голова полностью оказалась на поверхности, Джорон понял, что сиявшие на голове кейшана точки – это глаза. Два были огромными и имели форму слез, два поменьше находились сразу за ними. Еще два небольших глаза располагались над клювом и два – в верхней части головы. Все малые глаза кейшана были круглыми, хотя вряд ли их, немигающие и размером с тарелку, следовало называть малыми.