Р. Дж Баркер - Костяные корабли [litres]

Казалось, огромные глаза в форме слезы изучают корабль, скользивший по воде рядом. Потом разноцветная волна пронеслась по телу аракисиана, от белого до темно-пурпурного к розовому и снова к белому, и в ответ послышались удивленные восклицания команды «Дитя приливов». Аракисиан открыл клюв, внутри которого блеснули зубы длиной с руку Джорона, и издал протяжный крик, хотя кого он звал? Кто знает? Свою подругу? Или о чем-то предупреждал? Может быть, приветствовал? Его голос был оглушительно громким, почти невыносимым, и таким низким, что задрожали кости корабля. Однако в нем присутствовали также средние и высокие тона. Словно все инструменты, и все песни, когда-либо слышанные Джороном, зазвучали одновременно, не заботясь о мелодии или выборе времени.

Все на корабле прикрыли уши руками, но Джорон не стал этого делать. Он услышал нечто диковинное в громком голосе аракисиана, уловил некий смысл, недоступный его пониманию, и ощутил глубокую печаль. Когда голова на длинной шее полностью поднялась над поверхностью и потоки воды обрушились в море, аракисиан вытянул ее вперед, и Джорон увидел на затылке зверя пару огромных, загнутых назад ветвистых рогов.

Аракисиан опустил клюв, и во все стороны тут же стали расходиться волны, а потом снова протрубил. Море завибрировало, как и корабль, но после того, как зов прошел сквозь фильтр воды, звук превратился в странную и невероятно красивую музыку.

– Он очень громкий, – сказал Меванс. – В этом ему не откажешь.

– Он красивый, – сказал Джорон.

– Да, так и есть, – проговорил Динил, стоявший рядом у поручней, а когда он повернулся, их руки соприкоснулись.

И цвет вновь затрепетал на коже существа. Джорону показалось, будто корабль и аракисиан летят над водой в пузыре. После каждого пронзительного зова вихрезмея устанавливалась противоестественная тишина, какая-то неподвижность, и, хотя «Дитя приливов» мчался по воде, казалось, он ее не задевает; такелаж не скрипел, крылья не трепетали и не щелкали, вода не шипела и не журчала у корпуса. Они просто существовали в одном времени и пространстве с аракисианом.

– Мы охотились на этих существ, – сказал Джорон, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то другому. – Как? И зачем мы это делали?

– Мы в них нуждались, – ответил Динил.

Джорон переместил руку так, чтобы больше не касаться руки Динила.

Аракисиан тряхнул головой, Джорону показалось, что слишком медленно. Обрызгав водой палубу «Дитя приливов», это движение продолжило огромное тело, по которому промчалась сложная волна всех цветов радуги – от задней части шеи и вниз, а в следующее мгновение на спине кейшана с громким потрескиванием появились огромные слои ярко-красной кожи.

– У него крылья. – Динил рассмеялся и хлопнул Джорона по руке. – Ты только посмотри! Они ловят ветер! – Он наклонился над перилами. – Аракисиан сложил плавники вдоль тела.

Ветер вокруг них усилился – не слишком заметно, не так, как в те моменты, когда его призывал ветрогон, однако он был искусственного происхождения. Неспокойные волны серого холодного моря начали ударять в борта «Дитя приливов», но вокруг кейшана вода оставалась спокойной.

– Он контролирует погоду, – тихо сказала Миас. – И летит по морю в точности как мы.

Вихрезмей снова затрубил, разорвав магию момента.

«Дитя приливов» проснулся, и воздух вновь наполнился обычным шумом.

– Возвращаемся к работе! – крикнула Миас. – Можно подумать, вы никогда прежде не видели кейшана. – По палубе прокатилась волна смеха, настроение у команды заметно улучшилось. – Я не потерплю лентяев на своем корабле. – Она заняла свое место у позвонков. – Я буду работать с вами.

– Я должен спуститься вниз, чтобы накормить и напоить ветрогона, – сказал Джорон.

– Хорошо, – сказала Миас. – И возвращайся сюда. Мы будем держаться рядом с аракисианом восемь оборотов песочных часов, потом отправимся на остров Арканнис.

Джорон спустился на нижнюю палубу, стараясь не задеть головой о костяные переборки и направляясь к каюте ветрогона. Возле двери он остановился. У порога лежали какие-то вещи, и он наклонился, чтобы их поднять. В последнее время такое случалось часто. Хотя команда никогда не пыталась говорить с ветрогоном, никогда не спрашивала о том, каково его состояние, и не выдавала своего интереса к говорящему-с-ветром, они понимали, что это особенное существо, и так демонстрировали свое уважение – дарили покрытые резьбой кости, раскрашенные камни, необычные ракушки и другие мелкие предметы. Большинство имело ценность только для их владельцев, но они расставались с ними добровольно, одновременно обращаясь с тихой молитвой к Морской Старухе, чтобы она помогла говорящему-с-ветром выздороветь.

Джорон вошел в каюту. Прежде чем покормить ветрогона, он добавил новые подарки к постоянно увеличивавшейся коллекции в углу каюты. Затем, сам не зная почему так поступает, открыл маленькое окошко, чтобы впустить внутрь свежий воздух, сразу стало холоднее, но это позволило ему увидеть гигантскую голову аракисиана. Один сияющий глаз, казалось, заглянул внутрь, и жар ударил в лицо Джорону, заставив его отвернуться.

Неужели ветрогон пошевелился?

Джорон был уверен, что, когда он вошел, существо лежало, сжавшись в комок, но сейчас его голова повернулась в сторону открытого люка. Джорон смотрел на ветрогона и ждал, рассчитывая, что он шевельнется еще раз, клюв откроется и произнесет его имя.

Джо-рон Твай-нер.

Но этого не случилось. Тем не менее, когда он собрался покормить и напоить говорящего-с-ветром, Джорон сел рядом, чтобы ветрогон мог смотреть в сторону распахнутого люка, пока он понемногу наливал воду в клюв и укладывал туда маленькие кусочки сушеной рыбы. И все время ждал хотя бы слабого намека на то, что ветрогон еще жив. Ничего не происходило. Закончив, Джорон уложил его обратно в гнездо из тряпок, которое он себе сделал до того, как у него случилась ветрохворь, устроив так, чтобы его голова была направлена в сторону окна и огромного глаза аракисиана, заглядывавшего в каюту. Затем Джорон занялся плетением корзины из веревок, которые он раздобыл в разных частях корабля, чтобы нести в ней ветрогона, когда они высадятся на острове Арканнис.

Джорон получал определенное удовольствие, когда делал корзину, вспоминая, как они с отцом во времена его детства плели сети. Тогда он испытывал отвращение к этой работе, но сейчас изысканный танец иглы, вниз и вокруг, вверх и снова вниз, позволял ему погрузиться в прошлое. Вниз и вокруг, Джорон. Скиир преследует кивелли вокруг хребта. Делай все с любовью, делай тщательно, ведь это наше средство к существованию.

На миг Джорон перестал быть хранителем палубы военного корабля, человеком, приговоренным к смерти, которому постоянно угрожала опасность. Он не думал о шипах и крючках на корпусе «Дитя приливов», и о курновах, рассекающих плоть, и волнах, окрашенных кровью. Он не думал о страхе, сидевшем у него внутри во время сражений, и еще более сильной тревоге – вдруг остальные поймут, что он трус, – не дрожал, когда воображение рисовало ему, как лезвие входит в тело, и его кровь вольется в бесконечный поток между Ста и Суровыми островами. Он просто существовал в это мгновение, и тяжелая игла, тащившая веревку вокруг и дальше, создавала из обрывков и мусора корзину, которую он мысленно себе представил. Джорон снова стал мальчишкой и мог вообразить, что вот он поднимется на палубу и найдет у руля отца, продолжавшего охранять сына.