Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Как только Биакси Санкас сообщил Имхайласу время и место, он начертил их маршрут с тщательностью военного планировщика – и даже отправил солдат, по одному на каждый отрезок пути, чтобы сосчитать шаги. Она оделась, как жена мелкого кианского чиновника, в скромный серый плащ с висящей наискось и наполовину скрывающей ее вуалью, а затем вместе с Имайласом, переодевшимся кастовым галеотским торговцем, просто выскользнула из императорских владений во время смены караула.

И она ходила по улицам – своим улицам – так же, как ходили те, кем она владела и управляла.

Сумна, где Эсменет жила, как проститутка, должна была быть совсем другим городом: там господствовала Хагерна, город внутри города, управлявший Тысячей Храмов. Но власть есть власть, независимо от того, облачена ли она в храмовые одежды Хагерны или в маршальские регалии императорских владений. И Сумна, и Момемн были древними административными центрами, перенаселенными множеством народов, которые служили или стремились к власти. Единственное, что их действительно отличало, – это камень, добытый в соответствующих каменоломнях. Если Сумна была песчаной и загорелой, как если бы один из великих городов Шайгека был перенесен на север, то Момемн был в основном серым и черным – «дитя темного Осбея», как назвал его поэт Нел-Сарипал, ссылаясь на знаменитые базальтовые каменоломни, лежащие в глубине страны на реке Фаюс.

Теперь Эсменет шла так же, как и тогда – быстрым шагом, отводя глаза от каждого прохожего и стискивая у груди руки. Но если раньше она проходила сквозь туман угрозы, который окружал каждую молодую и красивую женщину в дурном обществе, то теперь ее путь лежал сквозь туман угрозы, который окружал сильных мира сего, когда они оказывались среди бессильных.

Имхайлас был против того места, которое указал Санкас, но патриций заверил его, что тут ничего не поделаешь, что человек, которого они хотят нанять, – в той же мере священник, в какой и убийца, и поэтому им надо соответствовать его собственным необъяснимым обязанностям.

– Вы должны понять, что для них все это – разновидность молитвы, – объяснил он. – Предыдущее… действие… для них не отделено от тех действий, которые они должны совершить. В их глазах сама эта дискуссия – это часть… часть…

– Убийства, – закончила его фразу Эсменет.

Со своей стороны она нисколько не возмущалась перспективой тайком пересечь свой город. Ей казалось, что нужно что-то сделать, чтобы ее безумный замысел имел хоть малейший шанс на успех. Что значат риск и тяжелый труд хождения по улицам в сравнении с тем, что она хотела и должна была совершить?

Они шли бок о бок там, где это позволяла ширина улиц, а в остальном Эсменет следовала за Имхайласом, как ребенок или жена, обнимая его за высокие широкие плечи. Даже относительно состоятельные прохожие старались держаться подальше от его размахивающей руками фигуры. Они последовали за процессией к храмовому комплексу Кмираль и повернули после пересечения Крысиного канала. Они обогнули Речной район, а затем пересекли то, что стало называться третьим кварталом, вероятно, потому, что там располагались странствующие общины со всей обширной империи ее мужа. Шум нарастал и затихал от улицы к улице, от угла к углу. Учителя созывали свои классы. Синекожие поклонники Джюкана распевали песни и били в свои тарелки. Нищие, изгнанные с галер, или рабы из суконных мастерских, выкрикивающие имя Ятвер. Яростные пьяницы, буйствующие посреди давки.

Даже запахи текли следом за ней, слишком острые и глубокие, слишком едкие и резкие, слишком многочисленные – бесконечная смесь ядовитого и душистого. Каналы так сильно возмущали ее своим мусором и зловонием, что она решила издать закон об их очистке, когда вернется во дворец. Когда она путешествовала в качестве императрицы, по обеим сторонам от нее шествовали шеренги рабов, каждый из которых нес дымящиеся синие курильницы.

Теперь же, когда их не было рядом, она обнаружила, что попеременно то задерживает дыхание, то давится рвотой. Всегда внимательный, Имхайлас при первой же возможности купил апельсин. Разрезанные пополам и удерживаемые около рта и носа, апельсины и лимоны представляли собой более-менее действенное средство против городской вони.

Она увидела запряженные мулами повозки, раскачивающиеся с такими высокими штабелями хвороста, что они с Имхайласом ускорили шаг, когда проходили мимо них. Она изо всех сил старалась не смотреть на стражников, мимо которых они шли, игравших в палочки на ступеньках таможни, которую им полагалось охранять. Они миновали бесконечное множество торговцев: одни шли по улицам, согнувшись под тяжестью своих товаров, другие стояли за прилавками, занимавшими первый этаж большинства зданий. Она даже видела проституток, сидящих на подоконниках окон второго этажа, свесив ноги так, чтобы прохожие могли мельком увидеть внутреннюю сторону их бедер.

Она не могла не думать о том чуде, которое подняло ее из портящих все вокруг и лающих отвратительных жизней, окружающих ее. И она не могла избежать той великой стены, которую годы, роскошь и бесчисленные посредники воздвигли между ней и теми жизнями. Она была и в то же время не была одной из них – так же, как была и одновременно не была одной из кастовых аристократок, которые осыпали ее лестью и наглостью изо дня в день.

Она была чем-то средним – чем-то отдельно стоящим. Во всем мире единственным человеком, похожим на нее, поняла Эсменет в приступе меланхолии, единственным другим членом ее одинокого, сбитого с толку племени, была ее дочь Мимара.

Хотя она знала, что бесчисленные тысячи людей совершают путешествия, ничем не отличающиеся от того, что совершили они с Имхайласом, казалось чудом, что они добрались до места назначения без каких-либо провокаций. Улицы становились все более узкими, все менее людными и настолько лишенными запаха, что она, наконец, избавилась от своего апельсина.

На протяжении дюжины ударов сердца она даже шла совершенно одна со своим экзальт-капитаном, борясь с внезапным, необъяснимым подозрением, что они с Санкасом сговорились убить ее. Эта мысль наполнила ее стыдом и ужасом.

Власть, решила она, искажает зрение.

Некоторое время Эсменет изучала древнее жилище, а Имхайлас сверялся с маленькой картой, которую дал ему Санкас. В здании, построенном в кенейском стиле из длинных обожженных кирпичей не толще трех ее пальцев, было четыре этажа. Голубиный помет густо покрывал выступы над первым этажом, а по центру фасада поднималась огромная трещина – линия, где кирпичи разошлись из-за оседающего фундамента. Она предположила, что большинство квартир были заброшены – из-за отсутствия ставней на окнах. Учитывая шум и гул, через которые они прошли, это место казалось почти зловещим из-за своей тишины.