Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Пройас старался не смотреть прямо на своего Господина-и-Бога, зная, что вид подчиненных, наблюдающих за их правителями, воспринимается как признак слабости. Но он обнаружил, что ему отчаянно любопытно узнать о хитросплетениях выражения лица Келлхуса – это было целое искусство. Нерсей был свидетелем того, как многие люди отрицали аспект-императора на протяжении многих лет, либо через него, как это было в случае с королем Сакарпа Харвилом, либо непосредственно. Но никогда подобное не происходило в таких экстраординарных обстоятельствах.

Пугающим фактом было то, что лишь немногие из тех людей остались в живых.

– Согласен, – сказал аспект-император.

Уступка? Зачем ему понадобились эти нечеловеческие существа?

И снова поклон Нин’сариккаса оказался далеко не таким, какого требовал джнан. Он поднял свое орлиное лицо. Его сверкающий черный взгляд упал на талию Келлхуса, на отвратительные трофеи, свисавшие с его бедра.

– Нам очень любопытно… – сказал нелюдь. – Цифранг, обвязанный вокруг твоего пояса. Это правда, что ты вышел на Ту Сторону, а потом вернулся?

Келлхус снова сел и откинулся назад, вытянув одну ногу.

– Да.

Почти незаметный кивок.

– И что ты там обнаружил?

Келлхус подпер лицо правой рукой, прижав два пальца к виску.

– Ты беспокоишься, что я так и не вернулся по-настоящему, – мягко сказал он. – Что душа Анасуримбора Келлхуса корчится в неком аду, а вместо нее на тебя смотрит демон Цифранг.

Обезглавливатели, как стали называть демонические головы, были чем-то, что многими заудуньяни умышленно игнорировали. Своего рода неудобоваримым доказательством. Пройас был одним из немногих, кто хоть что-то знал об их приобретении, о том, как Келлхус во время одного из самых длительных перемирий, сопровождавших войны за объединение, провел несколько недель, обучаясь у Херамари Ийока, верховного мага Багряных Шпилей, изучая самые темные пути анагогического колдовства – Даймоса. Нерсей был одним из первых, кто увидел их, когда вернулся из Каритусаля, и, возможно, первым, кто осмелился спросить Келлхуса, что случилось. Среди множества незабываемых вещей, которые этот человек рассказывал ему на протяжении многих лет, его ответ был особенно заметен: «Есть два вида откровений, мой старый друг. Те, что захватывают, и те, что сами захвачены. Первые относятся к области священников, вторые принадлежат магам. И даже Судьба-Блудница не знает, что будет решающим…

Даже по прошествии стольких лет его кожу все еще покалывало от отвращения, когда он мельком видел обезглавливателей. Но в отличие от многих королей-верующих, Пройас никогда не забывал, что его пророк был также магом, шаманом, не похожим на тех, кого столь благочестиво осуждал Бивень. Ему принадлежал новый завет, отменяющий все прежние меры. Так много старых грехов превратилось в новые добродетели. Женщины претендовали на привилегии мужчин. Маги стали священниками.

Непристойность должна была висеть на поясе спасения, по крайней мере, так всем казалось.

– Такая кража… – сказал Нин’сариккас с бесстрастным тактом. – Такая замена. Они случались и раньше.

– Какое тебе дело, – спросил Келлхус, – если твоя ненависть удовлетворена и твой древний враг наконец уничтожен? Никогда еще людьми не правили тираны. Почему тебя должно волновать, какая душа скрывается за нашей жестокостью?

Одно-единственное нечеловеческое моргание.

– Можно мне прикоснуться к тебе?

– Да.

Эмиссар мгновенно шагнул вперед, вызвав во мраке крики и лязг оружия.

– Оставьте его, – сказал Келлхус.

Нин’сариккас остановился прямо над аспект-императором, и подол его сплетенного из цепей одеяния колыхался. Впервые он выказал что-то похожее на нерешительность, и Пройас понял, что это существо было по-своему нечеловечески напугано. Экзальт-генерал почти улыбнулся, таким приятным было его удовлетворение.

Эмиссар протянул желтоватую руку…

Которую аспект-император сжал в крепкой человеческой хватке. На какое-то мгновение показалось, что миры, не говоря уже о темных границах зала, повисли в их руках.

Солнце и луна. Человек и нелюдь.

А потом сцепившиеся в замок руки разнялись, пальцы выскользнули из пальцев.

– Что ты видел? – спросил Нин’сариккас, казалось, с искренним любопытством. – Что ты нашел?

– Бога… разбитого на миллион враждующих осколков.

Мрачный кивок.

– Мы поклоняемся пространствам между богами.

– Именно поэтому вы и прокляты.

Еще один кивок, на этот раз странно судорожный.

– Как фальшивые люди.

Аспект-император кивнул со стоическим сожалением.

– Как фальшивые люди.

Эмиссар отошел от возвышения, на котором он стоял, и снова занял свое место перед своими безмолвными спутниками.

– А почему фальшивые люди должны дать свою силу истинным?

– Из-за Ханалинку, – заявил святой аспект-император Трех Морей. – Из-за Ку’Джары Синмои. Потому что четыре тысячи лет назад все ваши жены и дочери были убиты… и ты был проклят, чтобы сойти с ума в тени этого воспоминания, чтобы жить вечно, умирая своей смертью.

Нин’сариккас поклонился снова, на этот раз ниже, но все еще далеко не так, как требовал джнан.

– Если ты вернешь себе Даглиаш, – сказал он. – Если ты почитаешь Ниом.

Как и каждое утро после битвы с Ордой, Сорвил просыпался до того, как начинал звонить Интервал. Он лежал на своей койке, измученный болью, скорее зажатый, чем согретый шерстяным одеялом, и моргал, осознавая невозможность своего положения. Мало того, что его пугали во время каждого пробуждения непосредственные опасности, так еще и от его снов не осталось ничего осмысленного. Он знал только, что ему снились лучшие места. Он мог только видеть во сне лучшие места.

Цоронга, как всегда, лежал на боку, одна рука его была откинута в сторону, а лицо выражало мальчишеское блаженство. Сорвил смотрел на него несколько затуманенных мгновений, думая, как это часто бывало, что будущие жены этого человека будут лучше всего любить его именно так, в невинности утра. Он выполз из своей койки и некоторое время возился со своими вещами в предрассветной бледности, а затем выскользнул наружу, чтобы не потревожить своего брата из Зеума.

Он наслаждался холодным дыханием открытого неба, потирал бородатый подбородок и смотрел на лагерь. Он чувствовал, что вот-вот раздастся шум, что вокруг него начнут бушевать тысячи людей, а внутри его будут бушевать сомнения. Еще один день шествия с Великой Ордалией. Усталость от долгого сидения в седле. Склеивающий все пот. Боль от постоянного прищуривания глаз. Беспокойство из-за растущей Орды. И на какое-то мимолетное мгновение он познал покой тех, кто пробудился первым – благодарность, сопровождающую одинокое затишье.