Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Такие хрупкие, такие смертные, – продолжал древний ишрой, – и все же они бросались перед косящей их случайностью, отдавали свои души извращениям судьбы.

Весь мир казался сгоревшим костром. Вся слава исчезла, растворившись в шипении угасающих углей. Вся надежда скручивалась в дымное забвение. Мир становился всего лишь фарсом. Мир без будущего, который можно было бы захватить.

– Собаки роются в мусоре, – взывал нелюдь. – Волки гоняются за ожеребившейся кобылой, за старыми и слабыми. Даже лев боится стать добычей в чьих-нибудь когтях. Только мы с вами знаем, какое это безумие – война. Люди и нелюди. Только мы преследуем то, от чего убегают львы.

И кто он такой, Друз Акхеймион, чтобы думать, что может схватить судьбу, пригвоздить ее к полу своего ненавистного стремления? Кто он такой, как не жалкий дурак с разбитым сердцем?

– Мы умираем за то, что знаем, – гремел нелюдь, – и ничего не знаем! Поколения нагромождались друг на друга, швыряясь жизнями ради корыстных догадок, убивая народы во имя невежества и заблуждений.

Сесватха? Неужели это тот, кем Друз был в своих Снах? Воплощение древнего героя?

– Мы называем нашу жадность справедливостью! Мы называем наши грязные руки божественными! Мы наносим удары во имя алчности и тщеславия, и…

– Достаточно! – закричал капитан на сияющую фигуру в вышине. Если не считать Клирика, он один стоял, обдуваемый ветром, в гниющей тунике под собранными из разных деталей доспехами. – Некоторые войны священны, – проскрежетал он кровожадным голосом. – Некоторые войны… они святы.

Нелюдь посмотрел на него со своей вершины, моргнув один раз, прежде чем отвернуться от его разъяренного вида. Он спустился с груды шранков, сделав лестницу из голов и туловищ, а затем спрыгнул в пыль с грацией льва.

– Да, – сказал он, расправляя плечи и выпрямляясь во весь рост. Тени мертвецов падали на его голые ноги. – Достаточно.

Небо потемнело. В воздухе витал запах пыли и смерти. Нелюдь потянулся к кожаному мешочку, который висел на его голом бедре.

«Да!» – закричало что-то внутри старого волшебника, что-то, что наклонилось вперед вместе с его собственными плечами, затопило его рот его же собственной слюной. Подтверждая свою актуальность.

«Да! Это все, что имеет значение. Все тревоги уйдут сами собой. Они. Уйдут. Прочь. А если нет, то придет ясность – да! Ясность. Ясность придет, ясность, необходимая для честного рассмотрения этих вопросов. Придет. Ну же, старина! Вон из этой грязи!»

Духи животных обитают в каждой душе, вот почему человек может заниматься одним делом, оставаясь бдительным для другого, вот почему он может беседовать со своим ближним, вожделея свою жену. В этот момент Клирик был всем, что существовало в мире. Инкариол, дикий, темный и даже святой. Слово, к которому, казалось, обращалась молитва самого творения. Гвоздь Небес сверкал над его головой – корона, которую могла подарить только Сотня. И это было так же естественно, как и неизбежно, потому что он управлял своими спутниками так же, как луна управляет приливами и отливами, как солнце управляет полями…

Абсолют. Как отец среди своих детей.

Одному за другим он давал квирри сидящим скальперам, и Акхеймион наблюдал за ними, склонившись в завистливом ожидании. В ритуале была какая-то близость. Это было прикосновение.

Это была интимность, почти слияние, железная вера в то, что приближающиеся руки не будут бить или душить. Акхеймион смотрел, как почти обнаженная фигура нависла над Мимарой, сидевшей рядом с ним, как она подняла губы в нетерпеливом согласии. Почерневший палец скользнул по желобку ее языка и глубоко вошел в рот. Она напряглась и в блаженстве расправила плечи. Впервые маг обратил внимание на выпуклость ее живота…

Беременна? Неужели она беременна? Но…

«Да! – воскликнул голос его души. – Простота! Тебе нужна простота, чтобы честно обдумать сложности!»

Клирик нависал над ним, его плечи касались фиолетовых облаков, а лицо было пустым от нечеловеческого спокойствия. Акхеймион смотрел, как его палец, все еще блестевший от слюны Мимары, опустился в лисью пасть, открывшуюся в мешочке. Восхитительный момент, волшебный в смысле маленьких чудес, маленьких булавок, с которых свисает вся жизнь. Он смотрел, как снова появляется палец, кончик которого почернел, как от сажи… от пепла…

Ку’Джара Чинмоя.

Мимара… беременна?

Кто? Кто ты?

«Да! Честность. Простота! Вытяни свои губы – да!»

Палец поднялся перед ним, и кончик его был пронзительно-черным. Старый волшебник откинул назад голову и открыл рот…

«В следующий раз, когда ты предстанешь передо мной, – раздался ненавистный голос над раболепствующей толпой, – ты преклонишь колени перед Друзом Акхеймионом…

Келлхус.

Холод пронизывал его насквозь. Палец заколебался. Он поднял глаза и встретился взглядом с блестящими черными глазами нелюдя.

Келлхус. Аспект-император.

– Нет, – сказал старый волшебник. – Больше не надо.

Она засыпает, встревоженная бессловесным шумом вечера. Ее собственная нерешительная попытка отказаться от квирри на прошлой неделе вызвала лишь любопытство, как ей показалось. Кто знает непостоянные женские привычки? Но когда от зелья отказался волшебник, странная тревога охватила всю артель. Ужас пронзил тишину, и Мимара чувствовала, что скальперы искоса наблюдают за ней. Настороженность ускорила их движения, когда они приступили к выполнению других бездумных задач. Капитан же вел себя так, словно выжидал чего-то.

– Акка… – прошептала она в темноте. – Что-то не так.

– Многое здесь не так, – ответил он отрывисто, и его глаза затуманились от смятения.

Он был на войне, поняла она.

– Я и раньше был пьяницей, – пробормотал он, но, похоже, это был ответ не ей. – Я даже был на крючке у мака… – Мгновенная ясность сверкнула в его глазах. – Бремя, которое несут маги школы Завета… Многие из нас вынуждены искать низких удовольствий.

Он был в состоянии войны с земными остатками Ку’Джара Чинмои.

Ее страх для нее в новинку, так долго ее страсти уходили в небытие при малейшем отвлечении внимания. Она изо всех сил пытается удержать его, но слишком устала. Она погружается в тревожный сон.

Ей снится Кил-Ауджас, белые орды, пробивающиеся сквозь черноту. Ей снится, что она бежит вместе с ними, преследуя свою собственную беспризорную фигуру и все глубже уходя под землю.

Ее будит крик, хрюканье и звуки борьбы – что-то скребет по земле.

Она моргает и втягивает в себя бодрствующий воздух. Эти звуки близко – совсем близко.

Рассвет освещает почерневший мир. Две фигуры склонились над волшебником… Капитан и Клирик.

Что?

Волшебник дергается и пинается.